Комедиантка

Она достала из буфета две ярко разрисованные чашки и поставила на стол. Потом вышла в кухню, принесла тарелочку с засохшими пирожными и кофе, уже налитый в старые фаянсовые кружки.

— Боже мой, я ведь уже поставила чашки, совсем забыла… Ну ничего, попьем из этих, правда?

Принеся кофе, она засуетилась снова:

— Сахар забыла! Вы, наверное, любите сладкий кофе?

— Не очень.

Старуха вышла, было слышно, как она из стеклянной банки достает сахар, затем принесла два кусочка на маленьком блюдечке.

— Пейте, пожалуйста. Мне в моем возрасте нельзя сладкого, — оправдывалась Недельская, отпивая кофе ложечкой и смакуя каждую каплю.

Янка с усмешкой слушала объяснения и, не скрывая отвращения, пила препротивный кофе, ела пирожные с запахом плесени и соснового шкафа.

Старуха говорила о Владеке и угощала девушку, пододвигая тарелку с пирожными.

— Ну скажите, пожалуйста, на что ему это актерство? Ведь в школе учился, мог бы стать чиновником. А нам-то сколько позору, прямо хоть плачь. Ну, кому и впрямь трудно приходится, те и золотарями работают… только уже не от хорошей жизни. У всех его приятелей жены, дети, все служат и зарабатывают неплохо, живут по-человечески, как и положено человеку. А он что? Артист! Вы не думайте, что мы богаты, домик, правда есть, да домик-то маленький, жильцы не платят, а налоги растут, почти ничего не остается. Может, еще пирожное скушаете? Вот и Владеку пора бы жениться, скажу вам по секрету, кое-кто уже есть на примете. Владек обещал мне еще в этом году бросить театр и жениться. Видела я свою будущую невестку: славная девочка и из хорошей семьи. У них на Свентоянской колбасный магазин и два дома, а детей только трое: каждому достанется наследство! Уж как хочется, чтобы дело поскорей уладилось, мне с ним столько забот! Видит бог, я не жалуюсь, но Владек-то мой и выпить любит и деньги транжирит, как его отец. Да, да, жениться ему надо на богатой. Он шляхтич, моя дорогая, а если женится на такой, у которой за душой ни гроша!.. Не завидую ей тогда, ой не завидую! Я-то жизнь немножко знаю.

И она все без умолку тараторила шепелявым, старческим полушепотом и, сухонькая, маленькая, двигалась, как бледная тень. На ее низком морщинистом лбу лежала печать заботы о любимом Владеке, из поблекших голубых глаз не исчезала тревога.

Янке захотелось спать от этого монотонного голоса, единственного, что нарушало тишину квартиры. Она поднялась.

— Заходите ко мне иногда, моя дорогая, буду очень рада.

Старуха распрощалась с Янкой и, высунувшись в форточку, еще долго смотрела на девушку; при этом загадочная улыбка не сходила с ее лица.

Недельская умышленно приглашала к себе по очереди всех хорошеньких женщин из театра и рассказывала им о женитьбе Владека, чтобы выбить у них из головы всякие помыслы насчет сына.

У ворот Янка повстречалась с Владеком, который, увидев ее, вскрикнул от удивления.

— О, вы, наверное, были у матери! — услышала Янка вместо приветствия.

— В этом нет ничего дурного, — ответила та с улыбкой, заметив его замешательство.

— Ей-богу, эта безумная старуха только компрометирует меня. Наверняка рассказывала про мою женитьбу, о том, какой я шалопай, и так далее. Ребячество, Не сердитесь на нее, пожалуйста.

— Я вовсе не сержусь.

— Но зато смеетесь, конечно, еще бы, это же идиотизм. Весь театр потешается надо мной, здесь перебывали уже все женщины.

— Это, конечно, чудачество, но от любви… Мать любит вас.

— Эта любовь стоит у меня поперек горла, — возразил Владек кисло и хотел еще что-то добавить, но Янка молча кивнула ему и пошла. Владек не посмел следовать за ней. Недовольный и злой, он побежал к матери. Все это напомнило Янке дом, и ей вдруг стало не по себе от неприятных воспоминаний.

«Как-то сейчас там?.. — думала она. — Что делает отец? Ведь у меня есть отец!..»

И девушка почувствовала едва уловимую симпатию к этому чудаку и тирану. Она ясно представила себе одиночество отца среди чужих, смеющихся над его причудами людей.

«Может быть, он думает обо мне?» — спрашивала себя Янка, но ей вспомнилась последняя сцена, пережитые унижения, и она вновь ощутила в себе холодное, недоброе чувство, почти ненависть.

Однако во время спектакля, на сцене, за кулисами, в уборной Янка не переставала думать об отце, о его характере и о тех необъяснимых отношениях, какие сложились между ними. Что могло сделать его таким суровым и странным? За что он ненавидел ее?

Котлицкий преподнес Янке букет роз. Янка приняла их холодно и даже не взглянула на Котлицкого — так была занята она мыслями об отце.

— Вы сегодня не в настроении, — заметил тот, взяв ее за руку.

Янка вырвала руку и спросила:

— Может ли так быть, чтобы отцы и дети ненавидели друг друга?

— Уже в самом вопросе утвердительный ответ… Правда, случается это не так уж часто, ненависть — это ведь не равнодушие, напротив, это одна из форм любви. Ненависть — это всегда крик раненого сердца.

Янка ничего не ответила, она вдруг вспомнила Совинскую и ее яростные, полные ненависти упреки сыну.

«Может быть, и меня отец любит так же? — подумала она. — Да, но я не люблю его, он для меня чужой».