Комедианты

– Наверно, думают, что грудь – это самая сексуальная часть у женщины. Грудь и задница, – прочавкал Второй Могильщик с набитым ртом.

– Вот ты, Геныч, как предпочитаешь лицезреть прекрасных дам? – спросил меня Первый Могильщик.

– Я… Снизу вверх. Начиная с ног. Обожаю красивые женские ноги с маленькими ступнями и аккуратными щиколотками, – ответил я, заикаясь, как задумавшийся о чём-то своём школьник, которого спросили вдруг, о чём только что шла речь.

– А я в первую очередь в глаза смотрю. Если у бабы глаза пустые, то это голый номер, – сообщил Второй Могильщик.

– И чем, по-твоему, у неё должны быть наполнены глаза? – спросил Первый Могильщик.

– В глазах должны быть исключительно бабские блудливые искры. Тогда это седьмое небо, иначе…

– А по мне, так все одинаковые, – как-то слишком мрачно произнёс Первый Могильщик.

– Нет, Андрюха, ты не прав.

Отлично. Значит, Первый Могильщик – Андрей.

– Каждому своё.

– А где здесь можно пописать, будучи приличным человеком? – прервал я их спор.

– Сортир там, по коридору и до конца, – объяснил Первый Могильщик.

Сортир был маленьким, плохо окрашенным в белый цвет, но чистым или почти чистым. Сделав то, зачем ходят в сортир, я обшарил свои карманы. Два платка, немного денег, так, мелочёвка, и паспорт. Замечательно!

Карпухов Геннадий Сергеевич. 1969 года. Не женат. Детей нет. Прописан… На фотографии полное лицо, высокий широкий лоб…

В совсем уже маленьком предбаннике над умывальником висело грязное, местами ржавое зеркало, откуда на меня пытливо смотрело лицо, очень похожее на то, что было на фотографии. Только теперь оно было цветное, небритое, с выражением растерянности в глазах.

– Ты это брось, Карпухов Геннадий Сергеевич, – сказал я себе и на всякий случай умылся.

Пока я искал поверхностный ответ на главный метафизический вопрос, Могильщики переключились на политику.

– …на выборах один раз. В восемнадцать лет, – рассказывал Второй Могильщик. – Нам сказали, что в первый раз будут давать подарки. Дали. Зачуханную гвоздику, скорее всего, б/у, и книжку, наверно, самую дешёвую. С тех пор я на выборы не хожу. А если серьёзно, то любое правительство – это правительство.

– Да, но своим неучастием ты фактически благословляешь их на те же самые маразмы. Бездействие тоже может быть преступным, – оппонировал Могильщик Первый.

– Это как стихийное бедствие. Наводнения, землетрясения, смерчи. От этого можно только уйти, и то не всегда. Бороться с этим бессмысленно.

– Хочешь приравнять политическую жизнь к стихии?

– А это и есть стихия. Человечество как таковое имеет огромнейшую инерцию, и однажды выбранный путь или направление развития фактически превращаются в константу. Политик не делает политику. Он следует за ней, и в этом смысле любые перестановки не имеют практического значения.

– А что, выпить как бы уже всё? – поинтересовался я.

– Вроде как по три положено. Поминки всё-таки, – пояснил Второй Могильщик.

– Тогда, может, закончим поминать и пойдём ещё выпьем?

– Куда? – с интересом откликнулись на моё предложение Могильщики.

– А пойдём ко мне, – предложил я.

– Речь вождя была встречена бурными аплодисментами, – прокомментировал Второй Могильщик.

Снаружи нас встретила осень. Замечательная золотая осень, когда ещё тепло, но уже не жарко, когда трава продолжает оставаться зелёной, а листья только начинают желтеть, когда пиджак днём – это, скорее, для приличия, а не потому, что холодно, хотя по утрам да и по вечерам уже становится свежо.

Как я предполагал, мы действительно были в заводской столовой. Грязные корпуса, высокий кирпичный забор, давно уже нуждающийся в ремонте. Несколько ёлочек возле главной проходной… Таковы провинциальные гиганты индустрии.

– На автобусе или пешком? – спросил Первый Могильщик.

– Автобус в такую погоду? Да за одну только мысль об этом тебя надо как врага народа… – живо отреагировал Второй Могильщик.

Идти было здорово. Ноги сами несли меня в нужном направлении, к тому же друзья наверняка знали, где я обитаю, так что шансы заблудиться и навеки пропасть среди просторов родного города сводились к нулю. К тому же прогулка в хорошую погоду есть наилучшая тренировка для мозгов.

Жил я на втором этаже практически на центральной улице. Хрущёвский дом, трёхкомнатная квартира. Вполне даже ничего.