Комедианты

– Что-нибудь не в порядке? – и посветила фонариком мне прямо в лицо.

– Я еще ничего не успел осмотреть. Дай мне на минуту фонарик.

– А почему тебя так долго не было?

Я направил свет фонаря на пальмы, подальше от бассейна, будто осматривая проводку.

– Я разговаривал с Жозефом. Давай пойдем наверх?

– И опять напоремся на Смитов? Нет, лучше побудем в саду. Смешно, что я никогда раньше не бывала здесь. У тебя дома.

– Да, мы всегда вели себя осмотрительно.

– Ты меня даже не спросил об Анхеле.

– Извини.

Анхел – ее сын, невыносимый ребенок – тоже был виноват в том, что мы жили врозь. Слишком толстый для своих лет, с отцовскими глазами, похожими на коричневые пуговки, он сосал конфеты, замечал то, чего не следовало замечать, и постоянно предъявлял требования – он требовал от матери безраздельного внимания. Ее сын, казалось, высасывал из наших отношений с Мартой нежность так же, как он высасывал жидкую начинку из конфет – долго и с шумом причмокивая. Этот ребенок был чуть не главной темой наших разговоров. «Мне пора. Я обещала Анхелу почитать». «Сегодня вечером мы не увидимся. Анхел хочет пойти в кино». «Дорогой, я так сегодня устала – Анхел пригласил шесть товарищей к чаю».

– Ну, и как Анхел?

– Он болел. У него был грипп.

– Но сейчас он выздоровел?..

– О да, он выздоровел.

– Пошли.

– Луис меня так рано не ждет. Анхел тоже. Раз уж я здесь… Семь бед – один ответ.

Я взглянул на часы. Было почти половина девятого.

– Смиты… – пробормотал я.

– Они возятся со своими вещами. Милый, почему ты так волнуешься?

Я беспомощно пробурчал:

– У меня пропало пресс-папье…

– Такое ценное пресс-папье?

– Нет, но если оно пропало, мало ли что еще могло пропасть?

И вдруг повсюду засияли огни. Я взял ее под руку, круто повернул и повел вверх по дорожке. Мистер Смит вышел на свой балкон и крикнул нам:

– Нельзя ли получить для миссис Смит еще одно одеяло на случай, если станет прохладно?

– Я скажу, чтобы вам принесли одеяло, но прохладно не станет.

– А знаете, отсюда и правда прекрасный вид.

– Я сейчас погашу фонари в саду, тогда вам будет виднее.

Рубильник находился у меня в кабинете, и мы были уже у двери, когда до нас снова донесся голос мистера Смита.

– Мистер Браун, а у вас в бассейне кто-то спит.

– Наверно, нищий.

По-видимому, миссис Смит тоже вышла на балкон, потому что теперь я услышал ее голос:

– Где ты его видишь, голубчик?

– Вон там.

– Бедняга. Я, пожалуй, отнесу ему денег.

Меня так и подмывало им крикнуть: «Отнесите ему ваше рекомендательное письмо. Это министр социального благоденствия».

– Знаешь, не стоит, детка, ты только разбудишь беднягу.

– Странное место для ночлега он выбрал.

– Наверно, искал, где попрохладнее.

Дойдя до дверей кабинета, я выключил свет в саду и услышал, как мистер Смит говорит:

– Посмотри вон туда, детка, на тот белый дом с куполом. Это, должно быть, дворец.

Марта спросила:

– В бассейне спит нищий?

– Это бывает.

– А я его не заметила. Что ты ищешь?

– Мое пресс-папье. Кому могло понадобиться мое пресс-папье?

– Какое оно?

– Маленький гробик с буквами: «R.I.P.». Я клал под него не очень срочные бумаги.

Она засмеялась, крепко обняла меня и стала целовать. Я старался отвечать на ее поцелуи, но труп в бассейне придавал нашим утехам нечто комическое. Мертвое тело доктора Филипо выражало трагическую тему; мы с Мартой были лишь побочной линией сюжета, введенной для комедийной разрядки. Я услышал шаги Жозефа в баре и окликнул его:

– Что ты там делаешь?

Миссис Смит, оказывается, попросила его принести две чашки, две ложки и бутылку горячей воды.

– Дай им еще одеяло, – сказал я, – а потом поезжай в город.

– Когда я тебя увижу? – спросила Марта.

– На том же месте, в то же время.

– Ничего не изменилось, правда? – спросила она с беспокойством.

– Да нет же, ничего, – но голос мой прозвучал резко, и она это заметила.

– Прости, пожалуйста… Но ты все-таки вернулся!

Когда они с Жозефом наконец уехали, я снова пошел к бассейну и сел в темноте на край. Я боялся, что Смиты спустятся вниз и затеют со мной беседу, но не прошло и нескольких минут, как свет в «Джоне Барриморе» погас. Они, должно быть, поужинали истролом и бармином и теперь улеглись спать сном праведников. Вчера из-за прощального вечера они засиделись допоздна, а день сегодня был утомительный. Интересно, куда девался Джонс? Ведь он выразил желание поселиться в «Трианоне». Вспомнил я и о мистере Фернандесе и о его необъяснимых слезах. Словом, я предпочитал думать о чем угодно, только не о министре социального благоденствия, свернувшемся калачиком у меня под трамплином.