Комедианты

— Уж коли так, не стану скрывать…

— Что ж у тебя там за тайна за пазухой?

— Вы знаете Слодкевича? — сказал, немного погодя, бывший управляющий.

— Знаю немного.

— Не знаю, что он там имеет против вас, граф. Дендера начал смеяться.

— Что имеет, то имеет: это уж мне знать. А что же?

— Этот негодяй злоумышляет против вас.

— Он! Как?

— Да ведь он скупает долги на Дендерове и поклялся, что доведет до продажи с аукциона!

Граф побледнел.

— Долги на Дендерове! — воскликнул он. — Я плачу всякому, кто пожелает! У меня в кассе сто тысяч, к контрактам Вацлав дал мне вексель к своему банкиру без ограничения: кто же смеет передавать мои долги!

— Все передают…

Граф смешался еще более.

— Как же, он уже скупил?

— С лишком на полтораста; сегодня поехали в Пальник…

— Как? К Вацлаву?

— Да, хотят купить и эти двести тысяч.

— Это уже дело решенное: я отдал ему Цемерию.

— В двухстах? — спросил Смолинский, улыбаясь.

— А как бы ты думал: взял в двухстах и еще поблагодарил! Глуп, капитально глуп, надо только знать, как говорить с ним!

— Ей-Богу, — воскликнул бывший управляющий, — с вами, граф, не пропадешь! Сто раз было круто, вы всегда станете на ноги!

Дендера ударил себя в лоб.

— Потому что голова есть! — сказал он надменно. — Но скажи ты мне об этом проклятом Слодкевиче… Нельзя ли употребить с ним какое-нибудь средство… Это негодяй… Это меня сильно беспокоит: он может мне помешать… Я заплачу ему, разумеется, но все-таки это составит для меня разницу… Нельзя ли?..

— Ничего нельзя, — возразил Смолинский, — поклялся, что поставит на своем, хотя пришлось бы потерять несколько десятков тысяч рублей.

— Чего же он хочет? — спросил граф, мешаясь все сильнее.

— Разве я знаю? — шепнул Смолинский, пожимая плечами.

Дендера стал быстро прохаживаться по комнате, чтобы скрыть овладевшее им беспокойство.

— Послушай, — сказал он Смолинскому. — Ты знаешь в чем дело…

Смолинский рассмеялся и закрыл рот.

— А, франт, ты знал обо всем!

— И предсказал, что из этого выйдет…

626

— Но ведь твой Слодкевич меня не понял; рассердился, полетел… Послушай, — продолжал он тише, подходя к нему, — скажи ты ему, чтобы он заехал ко мне, может быть, и поладим, потолкуем… что-нибудь… А теперь прощай, Смола, — кончил Дендера, чувствуя, что долее не скроет своего волнения, — не забудь о чем просил тебя… не забудь…

Бывший управляющий тихо вышел за двери.

Только что вышел он, Дендера упал на диван, сил уже недоставало у него к борьбе. Панический страх, какой-то страх предчувствия овладел им; он схватился за голову, стиснул зубы и неподвижно, как прикованный, оставался в немом отчаянии. Прошло несколько часов, пока он пришел наконец в себя. Ему, графу Дендере, быть принужденным толковать со Слодкевичем, мужику позволить ухаживать за дочерью! Страху разорения пожертвовать родовой гордостью и аристократическими притязаниями! Этого не мог перенести граф; он чувствовал себя до того униженным, стесненным, что пожелал смерти.

— Да творится воля Божия! — воскликнул он, собирая остаток сил. — Не я первый, не я последний должен решиться на это… Пусть осел ухаживает, укрощу его, но прежде умру, чем позволю, чтобы подобный мужик достиг руки Цеси! Не понимаю, что за несчастье вмешалось в нашу судьбу: станем пить до дна чашу, хоть и незаслуженную.

На другой день подтвердилась новость, сообщенная Смолинским; граф послал от себя узнать о перекупке и убедился, что, пользуясь временем, судья покупал самых безопасных кредиторов. Зловещая тишина царствовала над Дендеровым: никто не надоедал, но грозный призрак Слодкевича с обязательствами в руках постоянно стоял перед глазами графа и во сне, и наяву. Он нетерпеливо ожидал последствия совещаний со Смолинским, прибытия неприятеля, но не видно было ничего… Наконец после нескольких недель ожидания явился бывший управляющий, но один. Граф был в таком нетерпении, до того потерял свою обычную осторожность, что выбежал к нему навстречу в сени.

— А что, Смола? — спросил он, удерживаясь и начиная с менее важного. — Есть какое-нибудь имение?

— Именье найдется, были бы деньги, — ответил Смолинский.

— Есть что-нибудь?

— Будет Тулайковчизна, 800 душ; Пшеренбы, душ 500; Семеновка…

— Но все это мало! — крикнул граф, ожидая, не скажет ли Смолинский чего-нибудь о Слодкевиче; но видя, что тот молчит, сам спросил, наконец: — Ну, а Слодкевич? Видел его?

— Да, видел! — тихо ответил Смолинский.

— Когда же он приедет?

— Он и не думает приехать, — сказал тихо бывший управляющий.

— Как это? Почему?

Неприятно, видно, было Смолинскому объясняться: он скривился и почесался.

— То есть, и слушать не хочет! — произнес он, наконец.

— Просить надо пана Слодкевича! — воскликнул граф с досадой. — И он не удостаивает… Ха! Ха!

— Он глуп! — сказал Смолинский.

— Это видно, нечего и говорить; но не стесняйся, расскажи мне, как это было?