Комедианты

— Как же это? — произнес он тихо, пятясь. — Но ведь мы еще не довольно знаем друг друга!

— Как не довольно, если вы ее любите? — спросила Бжозовская.

— Надо бы было нам почаще и посвободнее видеться.

— Зачем? — подхватила старая дева. — Что тут даром время терять? Обвенчаться сейчас, вот и все; станете потом видеться целыми днями, сколько захотите.

Граф словно с неба упал, смешался, не знал, что говорить: чувствовал, что попался и, вздумав заменить слова выразитель» ным действием, ловко сунул сверток золота в руку панны Бжозовской.

Трудно описать, что сталось с Бжозовской при виде этого свертка; сначала она не поняла в чем дело, но, угадав значение этого подарка, она с криком, словно гадину, бросила его, отскочив на несколько шагов. Она заломила руки, глаза ее загорелись гневом, и словно новый свет просиял ей; она отскочила грозно от смешавшегося графа, который поздно сообразил, что сделал глупость.

— А, так, почтеннейший граф! — крикнула она, вся задрожав. — Так ты думаешь, что я тебе продам свое дитя? Тебе хотелось бы купить мою честь за золото! Ты вообразил себе, что я какая-нибудь дрянная служанка, что я продажная!

Гнев мешал ей говорить; граф стал было объясняться, бормотал, краснел, но старая панна, сильно обиженная, раз дав волю языку, не могла опомниться.

— Ошибаешься, почтеннейший, если думаешь, — кричала она, — что мы голыши, которых можно купить и обмануть, как тебе угодно, потому что ты граф! Хочешь жениться, так я помогу тебе и не за деньги; а если думаешь только обмануть, с нами тебе не удастся, я первая выцарапаю тебе глаза… Я хоть в ситцевых платьях хожу, но в твоих деньгах не нуждаюсь…

Видя, что это не шутки, граф поднял брошенный сверток, закусив с гневом губы, и в бешенстве удалился, поспешно вскочив на лошадь; но, прежде чем успел он отъехать, наслушался того, чего не слышал еще ни от кого в целую жизнь, и с вымытой головой полетел домой.

Бжозовская, задыхаясь, разгневанная, вся еще дрожа от досады, воротилась в Вульки и встретила на крыльце Курдеша, читавшего по книжечке молитвы. Завидев ее, старик догадался, что с ней случилось что-нибудь и, смеясь, спросил:

— Ну, что там? Не лисица ли утащила хохлатую курочку? Может быть, волк унес у тебя ягненка? Должно быть, случилось что-нибудь ужасное, потому что ты заметно смущена, Бжозося!

Приживалка не собралась еще, что ответить, как Курдеш прибавил:

— Но, я вижу, ты идешь из лесу?

— Да, из лесу, с прогулки, — ответила она.

— Не случилось ли, сохрани Бог, что-нибудь с тобою?

— Ничего! Ничего! — холодно ответила Бжозовская, приходя в себя и стараясь пробиться скорее в свой уголок.

— Как ничего? Да ведь я вижу, что ты или испугана, или рассержена.

— Не стоит и говорить об этом, — пробормотала она и ушла.

Франя также ничего не добилась от нее, кроме нескольких презрительных слов на счет графа.

Сильван, после этой истории окончательно униженный, решил и поклялся бросить совершенно неудачное волокитство за Франей. Страшно мучил его стыд, но он благоразумно затаил свои страдания и молчал.

Между тем Вацлав прибыл с госпожой Дембицкой в Кудростав, где всем тотчас же необходимо было похвастать новым приобретением. Наняли его, торгуясь, за весьма небольшие деньги; поставлено ему в обязанность учить мальчишек чему только можно и как можно больше; запрещено портит фортепьяно своим брянчанием, дозволено играть только при гостях, если его попросят, и Для себя раз в неделю, в воскресенье (это было для него главное). Поместили его в скверной и сырой квартирке, едва только не отказали ему в самых первых потребностях жизни; Дембицким казалось тяжело это нововведение, но вместе с тем хотелось им и похвастать как можно больше. И весть об учителе разнеслась по соседству; Целенцевич трубил, что Дембицкие взяли для детей учителя музыки, бывшего воспитанника графа и учителя графини, что они платят ему огромное жалованье и т. д., и т. д.

Первый, привезший это известие в Дендерово, был ротмистр Повала: он пустил его среди общего разговора, и оно долетело прямо до ушей Цеси. Ни покраснела она нисколько, ни удивилась, только сказала себе: «Он воротился для меня».

— Но что мне, — прибавила она, — какой-нибудь бедный учитель, хоть он, кажется, и сходит по мне с ума! Невероятно, чтобы он не явился к нам. Приму его холодно и строго! Это дерзость.

Граф, узнав об этом, нахмурил брови и стал заметно беспокоиться.

— Он хотел ехать в столицу, — сказал он, — или поселиться в Житкове, в Каменце. Зачем же вернулся опять сюда? Тут нет смысла! Нужно увидеть его и хорошенько намылить ему голову.

В это время кто-то стал искренно распространяться по поводу благодеяния, оказанного графом Вацлаву; старик Дендера отвернулся, нахмурившись, и будто по чувству скромности прервал:

— Не станем говорить об этом, не стоит!

Он заметно смешался и не рад был известию.