Комедии

С другой стороны, среди верхушки римского общества не было единогласия по вопросу о том, как дальше строить отношения с этими странами. На словах римляне выступали за свободу (uberlas) зависящих от них государств, за отношения, построенные на дружбе, доверии, человечности (amicitia, fides, humanitas), и весьма влиятельная прослойка римской аристократии считала нужным не только сохранить видимость гуманного отношения к покоренным народам, но и не слишком угнетать их по существу, чтобы не вызвать неизбежного противодействия силе силой. На деле римляне почти всюду поддерживали наиболее зажиточные слои граждан и олигархическое государственное устройство, а взятых в плен жителей греческих городов десятками тысяч продавали в рабство, и эта грубая реальность встречала полную поддержку у представителей торгово-ростовщических слоев, требовавших превращения зависимых стран в римские провинции, которые было бы значительно легче эксплуатировать по праву господина.

Свои трудности были у римлян и в самой Италии. Уже вторжение Ганнибала в конце III в. привело к опустошению ряда ее областей. Последовавшие за тем новые войны требовали длительной отлучки десятков тысяч непосредственных производителей — землевладельцев средней руки и еще менее имущих, которые в мирных условиях спокойно обрабатывали бы свою землю. Разорению земледельцев способствовал и ввоз дешевого зерна из покоренных государств. По данным римского ценза (переписи населения с установлением доходности хозяйства), число свободных граждан — земельных собственников — за пять лет, с 164 по 159 г., сократилось на девять с лишним тысяч человек — цифра, может быть, не слишком заметная, поскольку она составляла около 3% всего населения, но ясно обозначившая тенденцию развития. Как показали последующие события, в частности, аграрное движение Гракхов в 30-20-е годы II в., обезземеливание римских граждан продолжало быстро прогрессировать.

В этих условиях сторонники более осторожного поведения за пределами Римской республики рекомендовали и во внутренней политике идти путем разумных компромиссов между сенатской знатью и массой мелких землевладельцев. Идеологическое оформление такого компромисса составляли либерально-филантропические идеи, заимствованные в греческой философии конца IV — начала III в. с ее стремлением к примирению противоречий в общественной и частной жизни, с повышенным интересом к праву отдельной личности на сочувствие и понимание со стороны близких. Разумеется, эти идеи не могли и не должны были вытеснить старинные римские представления о долге перед отечеством в мирное и военное время, о почитании старших, о соблюдении других нравственных норм, на которых держалась семья патриция. Речь шла о попытке соединить древнеримскую «доблесть» (virtus — собственно «мужество», комплекс качеств, присущих мужу «гражданину, отцу, воину) с греческой идеей «человечности» (humanitas). Проводником новых этических постулатов стала в Риме в середине 60-х годов II в. группа молодых аристократов, объединившихся вокруг весьма заметного, несмотря на свои юные годы, Публия Корнелия Сципиона Эмилиана — сына Эмилия Павла, победителя при Пидне, и приемного внука Сципиона Старшего, организатора решающей победы над Ганнибалом в 202 г.

Среди людей, близких к Сципиону Младшему, мы встретим, наряду с римскими аристократами, и греческого заложника Полибия, и африканского вольноотпущенника Теренция. Первый из них, будущий историк, со временем объяснит могущество римского государства гармоничным сочетанием в нем трех основных политических форм, выявленных еще Аристотелем: монархии (ежегодно сменяемые консулы), олигархии (сенат) и демократии (народное собрание). Второго мало интересуют историко-теоретические проблемы; его внимание привлекают семья и условия, необходимые для нормального существования этой первичной ячейки общегосударственного коллектива. К отдельно взятому человеку как члену семьи он предъявляет требования взаимного понимания и терпимости, уважения запросов и возможностей каждого возраста, каждого поколения, — только эти качества обеспечивают жизнь в пределах семьи по законам той же общечеловеческой гармонии. Естественно, что за подкреплением своих взглядов Теренций обращается все к той же эллинистической культуре и в первую очередь — к особенно близкому ему идеологически и творчески Менандру, лучшему представителю жанра новой аттической комедии.

3