Комедии и комические оперы

Несмотря на тяжелые жизненные обстоятельства, Княжнин не переставал заниматься творчеством и в 1790 г. написал комедию «Чудаки». Предполагается также, что в конце жизни им были созданы комедия «Жених трех невест», начало трагедии «Пожарский» и поэмы «Петр Великий», но произведения эти не сохранились. К последнему году жизни относится также комическая поэма «Попугай», переложение из Ж.-Б. Грессе. Глинка свидетельствует о начатом Княжниным публицистическом трактате «Горе моему Отечеству»: «Предполагают, что рукопись его, под заглавием «Горе моему отечеству», попавшая в руки посторонние, отуманила последние месяцы его жизни и сильно подействовала на его пылкую чувствительность. В этой рукописи страшно одно заглавие». Текст этот должен был, по словам Глинки, содержать предложения о том, как устроить «внутренний быт России», чтобы избежать крутого перелома, аналогичного французскому. Глинка также предполагает, что рукопись могла быть «неумышленно» перетолкована «людьми пугливыми» не в пользу Княжнина[58].

С XIX в. распространено устойчивое мнение о том, что Княжнин преследовался властями и подвергся допросу «с пристрастием» в Тайной экспедиции. Так, в словаре Д. Н. Бантыш-Каменского сказано: «Трагедия Княжнина “Вадим Новгородский” более всего произвела шума. Княжнин, как уверяют современники, был допрашиван Шешковским в исходе 1790 г., впал в жестокую болезнь и скончался 14 января 1791 г.»[59]. Слово «допрашиван» выделено курсивом, что, вероятно, намекало на характер допроса. Эта версия была популярна в декабристском кругу. В примечаниях к «Разбору Следственной комиссии в 1826 году» по делу декабристов

упоминается, что «писатель Княжнин за смелые истины в своей трагедии “Вадим” подвергался пытке в Тайной канцелярии»[60] (ср. у Пушкина «Княжнин умер под розгами»[61]). Но очевидных доказательств этой версии нет, так как свидетельства современников грешат неточностями. Например, в записных книжках библиографа и журналиста В. Г. Анастасевича, наряду с информацией о применяемых к Княжнину пытках указано, что он был другом Крылова, а также неправильно названа должность С. И. Шешковского (в вопросе о том, как следует писать его фамилию, исследователи расходятся): «Кн<яжнин> также был другом Ивана Андр<еевича> Крылову <Так!> и едва ли оба не были в руках у Степана Ив<ановича> Шишковского оберполицмейстера . Княжнин точно был за Вадима»[62].

Во всяком случае Княжнин умер в молодом возрасте 14 (25) января 1791 г. в Петербурге и был похоронен на Смоленском кладбище. В 1950-е гг. надгробный камень был перенесен на Лазаревское кладбище Александро-Невской лавры. Эпитафия на могиле Княжнина гласит:

Творения его Россия не забудет!
Он был и нет его — он есть и вечно будет!

* * *

Я. Б. Княжнин принадлежал к поколению, рожденному в 40-х годах XVIII в., поколению Е. Р. Дашковой, Г. А. Потемкина, А. А. Безбородко, М. И. Кутузова и блистательной плеяды самых прославленных писателей Екатерининской эпохи. Княжнин — старший по возрасту в этой группе, почти ровесниками ему были А. О. Аблесимов (1742–1783), М. Д. Чулков (1743–1793), И. Ф. Богданович (1743–1803), Г. Р. Державин (1743–1816), И. И. Хемницер (1744–1784), Н. И. Новиков (1744–1818), Д. И. Фонвизин (1745–1792), несколько моложе — А. Н. Радищев (1749–1802) и Н. А. Львов (1751–1803). Почти всем им суждена была недолгая жизнь, немногим довелось встретить новое столетие. Первые их литературные опыты и вступление на службу пришлись на пору воцарения Екатерины II (1762), которое вслед за самой императрицей называли революцией. Это были годы оптимистических надежд, когда в Россию, встречая радушный прием при дворе и в свете, пришли сперва идеи французских просветителей, а затем и сами философы, мечтая воспитать в стране северной Семирамиды идеальных людей. Прекращение литературной деятельности у большинства перечисленных авторов совпало с годами революции (уже настоящей) в Париже (1789–1794), которая, как ни была далека, печально отозвалась на судьбе русских деятелей просвещения и поклонников просветителей.

Княжнин в полной мере разделил судьбу своих ровесников. Время расцвета его творчества — конец 1770-х — 1780-е гг. — совпало с закатом эпохи Просвещения и зарождением, часто на уровне бессознательного

предчувствия, идеалов грядущей эпохи — романтической. Противоречивость переломной поры мало на ком из деятелей русской культуры сказалась так сильно, как на Княжнине и его ближайшем окружении. Возможно, это произошло потому, что прекрасно знавший иностранные языки и следивший за западной литературой драматург был самым европейским из видных русских писателей XVIII в. и оказался отзывчивее, чем его соотечественники, к новейшим умонастроениям, которые традиционно приходят покорять русское общество с запада. Итак, для того чтобы лучше почувствовать своеобразие творчества Княжнина, следует сначала дать общую характеристику состояния умов в его эпоху.