Комедии. Сказки для театра. Трагедии

Трагедия Альфьери написана на основе античных греческих сказаний. Орест — сын Агамемнона и Клитемнестры. Возвратившийся из-под Трои Агамемнон (предводитель греческих войск и Микенский царь) был предательски убит своей женой Клитемнестрой и ее возлюбленным Эгистом. Убийцы хотели избавиться от наследника Агамемнона, и Орест вынужден был бежать из Микен. Около десяти лет Орест провел у своего дяди, фокидского царя Строфия, где подружился с его сыном Пиладом (из-за легендарной этой дружбы имена Ореста и Пилада стали нарицательными). Достигнув совершеннолетия, Орест решил отомстить за смерть отца. Оракул Аполлона в Дельфах предсказал ему, что он убьет мать и Эгиста. Орест вернулся в Микены и с помощью Пилада убил Эгиста и Клитемнестру.

Дальнейшей судьбы Ореста Альфьери не касается в своей трагедии и читателя, заинтересованного полным изложением этого аргосского сказания, мы отсылаем к книге Н. А. Куна "Легенды и мифы Древней Греции" (Москва, Учпедгиз, 1953) или "Мифологическому словарю" (Учпедгиз, 1961).

Миф об Оресте подвергался неоднократным обработкам в мировой драматургии. Самыми знаменитыми обработками явились: трилогия Эсхила "Орестея", трагедия Софокла "Электра", три трагедии Еврипида ("Орест", "Ифигения в Тавриде" и "Электра"). В европейской литературе уже нового времени Альфьери имел предшественниками Расина, Кребильона и Вольтера.

Впрочем, знакомство с трагедией Вольтера отрицается в "Жизни Витторио Альфьери, рассказанной им самим".

В рукописи Альфьери сохранились характеристики, которые он дал персонажам своей трагедии:

Орест — неукротимый, мстительный, нетерпеливый, обуреваемый яростью.

Пилад — зерцало дружбы, осторожный, предусмотрительный, доблестный.

Эгист — склонный к страху, ненависти и честолюбию, но не скрытный.

Клитемнестра — раскаявшаяся, вся во власти угрызений совести, слабая,

нерешительная.

Электра — гордая, преисполненная ненависти и жажды мести; к матери не

питает ни малейшего уважения.

Авторские замечания о характерах действующих лиц могут быть полезными как для читателя, возможного актера-исполнителя, так и для переводчика. Любопытна сама методика работы Альфьери над трагедиями. В своих мемуарах "Жизнь Витторио Альфьери, рассказанная им самим" писатель так излагает свою методику: "Я хочу рассказать, что я подразумеваю под словами, которыми так часто пользуюсь: "задумать", "изложить" и "переложить в стихи".

За каждую из своих трагедий я принимаюсь троекратно, и это очень полезно в смысле времени, необходимого для вынашивания серьезного произведения; ибо, если оно дурно зачато, то трудно его привести к совершенству. Задумать трагедию — это значит, по-моему, распределить сюжет по сценам и актам и установить число действующих лиц и место действия; потом на двух страницах плохой прозы пересказать в последовательных сценах все, что они должны делать и говорить. Взять эти листки бумаги и, соответственно указаниям, в них изложенным, заполнить сценами и диалогами в прозе всю трагедию, не отбрасывая ни одной мысли, и со всем вдохновением, на какое способен, однако, мало заботясь о стиле, это я называю изложением. Под «переложением в стихи» я разумею не только обращение прозы в стихи, но также и выбор с помощью ума, до сих пор бездействовавшего, лучших мыслей среди длиннот первого наброска, возведение их до поэзии и удобочитаемости. Тут нужно, как и во всяком другом творчестве, сглаживать, вычеркивать, менять.

Но если трагедия не удалась в замысле и развитии, я сомневаюсь, чтобы ей можно было дать жизнь отделкой деталей. Этим приемом я пользовался во всех своих драматических сочинениях, начиная с "Филиппа", и могу утверждать, что в нем заключаются две трети всей работы.

И действительно, если после известного промежутка времени, когда совершенно забывалось первоначальное распределение сцен, мне случайно попадался этот набросок и я сразу чувствовал при каждой сцене грозный приступ чувств и мыслей, которые вдохновляли меня и, так сказать, заставляли работать, это значило, что мой план хорош и вытекает из самых недр сюжета. Если же, наоборот, я не находил в себе энтузиазма, равного или большего, чем тот, с которым я набрасывал свой эскиз я менял его или уничтожал. Но как только план был мною одобрен, развитие подвигалось очень быстро. Я писал по акту в день, иногда больше, очень редко меньше, и обычно на шестой день трагедия была готова, хотя и не вполне закончена.

Таким образом, полагаясь исключительно на суд собственного чувства, я никогда не приводил к концу трагедий, для которых у меня не находилось такого бурного энтузиазма, и, во всяком случае, не перелагал в стихи. Такова была судьба "Карла I", за которого я взялся тотчас после "Филиппа", намереваясь изложить его по-французски; на третьем акте первого наброска сердце мое и рука настолько охладились, что перо совершенно отказалось продолжать работу.