Комедия дель арте

— Вот так! — говорит Мышка, и в голосе ее чувствуется удовлетворение хорошо поработавшего человека. — Теперь не пропадем! — и открывает последний чемодан.

Дикий крик ужаса оглашает итальянские окрестности. Мы бросаемся к Мышке. Мышка стоит над чемоданом. Рот ее распахнут. Глаза вытаращены. Она поднимает слабую руку и вяло показывает на чемодан.

— Это не я! Это не я! Он сам! — бормочет Мышка.

Кто «он»? Что «сам»? Чемодан «сам»?

Мы с Муркой смотрим вниз, туда, куда указывает Мышкин палец. Потом мы смотрим друг на друга. Потом снова вниз. Потом мы пожимаем плечами. Потом мы говорим: «Ого!» Потом Мурка устремляет взгляд на Мышку. Мышка бледнеет.

— Где мои вещи, Мышь? — тихо, но грозно спрашивает Мурка.

— Я не брала! Я не брала! Честное слово, не брала! Они мне велики! — истерически кричит Мышь.

Лучше бы она этого не говорила. Мурка багровеет.

Я сажусь на корточки и внимательно рассматриваю то, что лежит в чемодане. В чемодане лежит: бритвенный станок, помазок, распечатанная пачка презервативов, русский «Плейбой» с Валентиной Толкуновой на обложке, три пары мужских трусов (в цветочек, в кружочек и красные, с серпом и молотом) и бутылка водки, завернутая в газету «Советская Россия». На дне притулились три разноцветные бумажки, Я беру их в руки. Это сувенирные купюры, раскрашенные акварелью и купленные, по всей видимости, в ларьке на Старом Арбате. Десять красненьких рублей с Лениным. Пятьдесят синеньких рублей с Ельциным. Сто зелененьких долларов с Путиным. На бумажках — совершенно безграмотные стишки. «В борьбе за правое за дело валюта наша уцелела!» — значится на синенькой. «Купи родного президента заместо ЦРУ агента!» — советует нам зелененькая.

— Спокойно, Мура! — говорю я. — Мышь ни при чем. Это чужой чемодан. Видимо, мы его случайно стащили с транспортера. Кстати, чемодана у тебя вообще не было.

Мурка задумывается.

— А рюкзак? — наконец спрашивает она. — Где мой рюкзак?

Мы бросаемся искать рюкзак. Мы заглядываем во все углы, которых в этой конуре не так уж много, мы залезаем под кровать, в шкаф и за батарею. Мы бежим в ванную, перебираем баночки на полке и суем голову в биде. Рюкзака нет. Мурка в изнеможении плюхается на кровать.

— Ну все, девки! — говорит она и хлопает себя ладонями по коленям. — Я без альпенштока! — И по ее тону ясно, что это действительно все. Жизнь кончена.

— Спокойно! — Я беру Мурку за руку и тихонько поглаживаю, чтобы успокоить. — Только без паники! Давайте рассуждать. Мы выходили последними и взяли то, что осталось на транспортере. А остался там чужой чемодан. Значит, кто-то взял наш рюкзак. Скорее всего, хозяин чемодана.

— Как можно перепутать рюкзак с чемоданом? — кричит Мурка. — Он что, идиот?

Я смотрю на бутылку водки, завернутую в газету «Советская Россия».

— Можно, Мура, можно, — с печальной мудрой улыбкой говорю я. — Ты же сама не заметила, как схватила чужие вещи!

Мурка вскакивает с кровати и натягивает бутсы, которые уже успела скинуть. На голову нацепляет защитный шлем.

— Немедленно вылетаем домой! — командует она. — Ни на секунду не останусь в стране, где на таможне иностранным гражданам подсовывают чужие мужские подштанники! Я, между прочим, представитель великой державы!

Я начинаю сердиться. Вся эта Муркина ахинея кажется мне совершенно неконструктивной.

— Рюкзак надо искать! — назидательно произношу я. — А не ерунду пороть! И хозяина чемодана было бы недурно найти.

Мурка задумывается. Она шарит по карманам и выуживает на свет крошечный диктофончик.

— Какое счастье, что я не сунула его в рюкзак! — говорит она. — Идем общаться с Чиполлино. Пусть даст телефон аэропорта.

— А диктофон зачем? — пищит забившаяся в угол Мышка, которая до сих пор чувствует себя виноватой, хотя не виновата решительно ни в чем.

— А мы его запишем на диктофон, и потом Мопс нам переведет. Она же знает итальянский, — отвечает Мурка. — С голоса все равно ничего не понять.

— Ты что, всех будешь записывать на диктофон?

— Ага, — говорит Мурка. — Всех.

— Ты знаешь, — осторожно говорю я. — Мне кажется, это сильно затруднит наше продвижение в народ. Лучше общаться по-английски. Или жестами.

— Так мы вообще никуда не продвинемся! — Мурка уже начинает сердиться. — Ты в Италии? Ну, и говори по-итальянски!

И она бежит вниз по лестнице к Чиполлино.

— Мура! Ты же тоже в Италии! — кричу я ей вслед, намекая тем самым, что она вполне может сама изъясняться по-итальянски. Без моей помощи.