Комедия книги

Это летопись писательского раболепия. Если материально бедствующий писатель подвигнет какую-нибудь благожелательную особу на издание своей книги и пышным посвящением снимет с себя расходы по печати, то это простительно. Бывало такое и в Венгрии. Больно читать заискивающее посвящение такого, к примеру, гения, как Чоконаи, вынужденного прославлять канувшего в Лету толстосума, соизволившего отсыпать несколько грошей. В Англии, стране деловой и практичной, существовал хорошо организованный рынок посвящений. В XVII веке цена посвящения колебалась от 20 до 40 фунтов стерлингов, в зависимости от имени продающего себя писателя и от состояния покупателя. Позднее, когда авторов и книг стало больше, цены упали до 5 фунтов. Во Франции тон задавали причуды меценатов. Но золото зато текло рекой. Колете за несколько льстивых стихов получил от кардинала Ришелье 600 франков. Тот же Ришелье только за одну оду заплатил Барле 5000 франков. За один-единственный сонет Мере получил от Анны Австрийской 1000 дукатов. Столько же было вручено великому Корнелю за посвящение его трагедии «Цинна, или Милосердие Августа» (1640) государственному советнику Монторону. За это посвящение советнику пришлось зачерпнуть с самого дна своего кошелька. Дальновидно поступил Лафонтен, посвятив своего «Адониса» (1658) сказочно богатому министру финансов Фуке. Результаты превзошли все ожидания: французский Крез распорядился оплатить все бытовые расходы поэта до конца его жизни и сверх того назначил ему пожизненную ренту 1000 франков в год. Содержание книги было не в счет. Некий аптекарь по имени Мартен написал книгу о правильном употреблении молока[46] и удостоил посвящением герцога Конде, самого могущественного магната Франции XVII века. Но куда удивительнее смелость аббата Кийе, который свою книгу «Callipaedia»[47] посвятил и послал кардиналу Мазарини. Звучное название открывало бесконечно длинную латинскую поэму, обучавшую читателей способам и рецептам выведения красивых детей. Развернулась настоящая торговля посвящениями.

Некоторые сочинители писали их по три-четыре штуки разным людям, показывали адресатам по отдельности, торговались, а затем с предательским бесстыдством печатали посвящение тому, кто заплатил больше. В писательские круги Парижа как-то затесался некий Рангуз. Сейчас бы никто и имени его не знал, если бы он не был упомянут Стендалем. А упоминание равно порою славе, хотя, бывает, и сомнительной. Стендаль разоблачает трюки Рангуза, состряпавшего какую-то книжонку и отлившего свои творческие потуги, по тогдашней моде, в эпистолярную форму. Каждое из писем было посвящено какой-то знатной особе, причем хвалебные гимны занимали порою целую страницу. Так как каждый из заказчиков считал себя первым, то его экземпляр книги начинался с письма, посвященного именно ему. И так было с каждым экземпляром, т. е. столько раз, сколько было заказчиков и соответственно посвящений и писем. Двадцать раз пришлось переплетчику менять страницы. Способный автор заработал на этой ярмарке тщеславия по 20–30 дукатов с экземпляра.

КОГДА ПИСАТЕЛЬ СТАНОВИТСЯ ПРИСЛУЖНИКОМ

За средства к существованию приходилось порою низко кланяться. В пояс, до земли. Приходилось унижаться. Хотя и неприятно читать эти посвящения, хотелось бы все же представить некоторые из них, настолько они характерны как документы раболепия. Сочинители их поступали, как все, и это единственное, что их как-то оправдывает. Писатель карабкался по социальной лестнице и лизал пятки тому, кому удалось подняться на ступеньку выше. На вершине восседал король, и самые знатные извивались перед ним с тем же лакейским подобострастием, которого они в свою очередь требовали от нижестоящих. Слово «лакей» здесь не образное выражение. Самые знатные дворяне Франции оспаривали друг у друга право на максимальное приближение к королю путем лакейских услуг: кому порезать жаркое на тарелке короля, кому налить королю вина, кому подать умывальный таз и полотенце, кому держать свечи, когда монарх ложится спать, кому стелить постель и держать ночную рубашку. Так что неудивительно, что в обстановке холопского прислужничества этот непомерный лакейский дух затруднял дыхание многих социальных слоев, сползая с высей, подобно тяжкой свинцовой туче, распространяющей неуловимое зловоние. Вот, к примеру, посвящение Ришелье: