Комедия книги

Два слова потянули за собой другие, вилась нить предложения, которое надо было закончить, время шло. Вновь явился посыльный с сообщением, что супруга господина профессора скончалась.

— Вот беда, так беда, — вздохнул ученый, — она была доброй, славной женой. — И вновь углубился в греческий текст.

Яблоко от яблони недалеко падает. Рассказывают, что отец Мореля в день своей свадьбы исчез с праздничного ужина. И напрасно его искали недоумевающие родственники — жених как сквозь землю провалился. Около трех часов ночи он вернулся. Сбежал он, оказывается, в типографию, чтобы срочно просмотреть корректуру очередной своей книги.

ЛЕГЕНДЫ О БИБЛИОФАГАХ

Эти люди, одержимые страстью к чтению, овеяны бесчисленными легендами. Douce mort[112] для них, утопавших в море книг, строчек и букв, была зачастую счастливым спасением.

Ж. Ш. Брюне, один из именитейших французских библиографов (1780–1867), умер в своей библиотеке; смерть настигла его в кресле с книгой на коленях. Его современник, коллекционер по имени Моттле, закрывал свою библиотеку на замок с цепью, боясь, что в его отсутствие туда кто-нибудь войдет и начнет рыться в его книгах. Среди своих книг он внезапно и скончался в одну из ночей. Лангле-Дюфренуа, которому в 1755 году исполнилось 82 года, сидел однажды вечером за книгами до тех пор, пока, смертельно уставший, ощутив внезапное головокружение, не рухнул в горящий камин. Наутро прислуга нашла его мертвого, обуглившегося. Известно с полдюжины случаев, когда книгопоклонники, доставая какое-нибудь сокровище с верхних полок, падали с лестницы и разбивались насмерть.[113]

Итальянский поэт Алессандро Гвиди (XVIII век) захотел преподнести папе Клименту XI великолепно оформленный экземпляр одной из своих книг. По пути на прием он просматривал книгу и нашел в ней опечатку. В ту же минуту его хватил апоплексический удар.[114]

Книгоглотатель отличается от книгопомешанного не только тем, что, будучи влюбленным в книги, он их еще и читает. Отличается он, как правило, и своим кошельком. Библиофаги — люди большей частью бедные, и зачастую они лишают себя последнего куска — только бы не лишиться возможности покупать книги. Бельгиец ван Хюлтэм (1764–1832) никогда не топил у себя в квартире. А когда ртутный столбик опускался слишком низко, он ложился в кровать и, чтобы согреться, клал себе на ноги пару больших толстых фолиантов. Филолог Рихард Брунк (1729–1803) из Страсбурга, впав в нищету, вынужден был отправить свою библиотеку на аукцион. Едва началась распродажа, из глаз его полились слезы; с последним ударом молотка нервы Брунка не выдержали, и он скончался.

Философ Борда-Демулен (1798–1859) был человеком настолько беспомощным, что когда иссякали его гроши, он так и оставался сидеть среди своих книг, пока его, умирающего от голода, не выручал кто-нибудь из друзей. Как-то раз, совершенно ослабевший от недоедания, он отправился купить кусок хлеба на свои последние медяки. Проходя мимо букинистической лавки, он внезапно увидал на полке давно разыскиваемую книжечку. Денег на нее как раз хватало. Он купил ее и побрел домой без хлеба. Дома он скончался рядом со своей покупкой.

Некоторые библиофаги жили полуголодными всю жизнь. Португальский юрист Агуштиньу Барбоса, работая в Риме, спасался тем, что днями не вылезал из книжных лавок, прочитывая там все нужные ему книги. У него была настолько замечательная память, что, возвратившись вечером домой, он мог записать все прочитанное днем. Главным произведением его жизни был комментарий к одной рукописной книге по каноническому праву. На рукопись же он наткнулся благодаря… мяснику! Придя как-то под вечер домой, он обнаружил, что его тощий ужин завернут в густо исписанный лист бумаги. По привычке он стал читать. То был текст знаменитого рукописного кодекса «De Officio Episcopi».[115] Сломя голову помчался он к мяснику и выкупил у него недостающие листы.

ФЛОРЕНТИЙСКИЙ ДИОГЕН

История книги знает двух Диогенов нового времени — одного флорентийского и одного венгерского.

Начну с флорентийского. Антонио Мальябекки родился во Флоренции в 1633 году. Работал подручным у зеленщика. Не умея ни читать, ни писать, жадными глазами смотрел на исписанную оберточную бумагу. Текста, правда, он не понимал, но чувствовал, что чернильные каракули таят в себе иной, волшебный мир. Сосед-книготорговец заметил, с какой страстной тоской разглаживает и рассматривает мальчик макулатурные рукописи, и — позвал его к себе в ученики. Через пару дней Антонио уже знал по внешнему виду все книги в лавке. Хозяин принялся его учить.

Мальчик оказался настолько способным, что ученые Флоренции ходили смотреть на него, как на чудо. Он просто не умел забывать. Раз увиденное или услышанное запоминалось ему навсегда. На пороге его юности было уже трудно определить, чего он не знает.[116] Что бы ни спросили, он тотчас отвечал, называл и имя автора, и название книги, и страницу, где содержался ответ на заданный вопрос.