Комедия положений (СИ)

Деньги у нас всегда лежали открыто, в платяном шкафу на полке, когда завелась резная шкатулка, то в ней. Дети деньги брали только с нашего согласия. Катя звонила мне и просила пять рублей, или три, и даже рубль. Когда оставалось 25 рублей, то кто успевал ухватить эту последнюю купюру, я или Алексей, тот и оказывался хозяином положения, богатеньким Буратино, все остальные должны были клянчить деньги у него.

- Тратить, - сказал муж. - Купим одежду, а то ты всё стонешь, что мы не так одеты.

Вот тогда Алешка и купил себе совместный франко-советский костюм, сам купил, без меня, и впервые ему оказались впору и брюки и пиджак, а цвет ему подходящий, темно-горчичный. Сейчас, в 2004 году этот костюм всё еще служит ему в качестве выходного. Впрочем, всё это время он надевал его не чаще трех-пяти раз в год.

Но костюм он приобрел только в марте, когда отдохнул от тяжких трудов.

А я купила себе зимнюю шапку из куницы, которую проносила десять лет, но не так, как муж костюм, а вплотную, весь сезон только в ней.

Это была моя первая приличная зимняя меховая шапка, и то не новая, а купленная в комиссионке.

Еще когда мы жили на Дирижабельной, мама отдала мне старую каракулевую шапку, я сама пришила к ней норку, отпоротую от воротника, проложила картон, чтобы ободок был жестче, и отходила два года. Потом была коричневая синтетическая шапка с большими полями, Нина дразнила меня в ней летучей мышью, а Алешка, когда лепил пельмени с детьми, приговаривал, слепляя два конца в кружок:

- Вот еще одну мамину шляпку сделали - и аккуратно клал на доску.

Когда и каракуль и норка стали жаловаться на глубокую старость и просится на отдых, я на нашем Долгопрудненском рынке налетела на шкурки белых баранов и козлов, привезенных с северного Кавказа, загорелась и купила две, хотела сшить себе пальто и шапку к нему.

Пальто не сшила, а шапку смастерила себе сама, большой такой белый шар получился, и я носила его с черной шубой.

Все это время я мечтала о норковой шапке, темно-коричневой, мне нравился коричневый блестящий мех, таким красивым он должен был бы быть в сочетании с моими карими глазами, вернее мои глаза были бы интересней при такой шапке.

Но шапки то стоили очень дорого, то исчезали из продажи, и надо было стоять за ними часа три в очереди. Да что там три! Моя сослуживица, Ирка Новикова, отстояла за шапкой целый день.

А потом мне норковые шапки опротивели. Надоели так, как будто я все эти годы мечты о них сама их носила, а не видела на других людях.

А о кунице я даже и думать не смела, видела её один раз у Нади, двоюродной сестры Алешки, когда она в очередной раз приехала к нам за шмотками из своей далекой Перми. Целыми днями Надежда бегала по магазинам, искала обувь модную, а поздно вечером клала свою шапку рядом с моей на тумбочку в прихожей.

Все познается в сравнении, и красивый дорогой мех рядом с козлиной шапкой подчеркивал нищее убожество последней. Я спросила Надю, что за мех у нее, и, узнав, что это куница, уважительно погладила шкурку. Хороший зверь куница, нарядную шубку носил, за что и пострадал.

Разжившись тысячей рублей и испытывая непреодолимое желание потратить эти деньги как можно скорее и в основном на себя, я решила сначала избавиться от домашних, купить им, что необходимо, а остатки, все остатки мне.

Взоры мои обратились к подросшей дочери. Катеринка выросла из своего зимнего пальто, и нужно было срочно покупать новое. Я присмотрела в нашей комиссионке натуральную цельную шубу из цигейки коричневого цвета всего за триста рублей. Рядом видела почти такая же, только чуть потемнее, за 450 и я поинтересовалась, почему такая разница в цене.

- А кто как свою вещь ценит, это от владельца зависит, - равнодушно ответила мне продавщица.

Два дня я уговаривала дочку пойти в магазин напротив, посмотреть шубу, и если понравится, то купить, а когда отбрыкивающаяся дочь согласилась, шубы не было. Продали шубу.

Раздосадованная, злая на свою упрямую девчонку, я прошлась по магазину, оглядывая витрины и выискивая, чем заменить уплывшую шубу и успокоиться.

Ничего подходящего не было и мы направились к выходу из магазина, когда, бросив прощальный взгляд, я увидела на витрине рыжую шапку, которой раньше не было.

До сих пор помню, как она лежала, одинокая, в тени. Ждала меня.

Я вернулась с порога, померила, достала деньги и купила.

Катя была потрясена решительностью, с которой я, не колеблясь, выложила деньги.

- А что, раз ты выламываешься, хоть себе куплю.

Вот эта шапка и Алешкин костюм - это всё, что вспоминается от добытой ценой нервного истощения тысячи. Но, конечно были еще покупки, я купила постельное белье, обувь мужу, дочери, сапоги себе. А Сережкины вещи нас не разоряли, он еще не вырос.

Свою куницу я не закидывала на полку в прихожей, где она могла помяться, а клала на секретер в спальне. Дочка моя, зайдя к нам вечером, задумчиво на нее посмотрела и сказала:

- Знаешь, мама, она никак не вписывается в нашу квартиру. Чужеродная вещь

Не вписывалась дорогая шапка не только в интерьер квартиры, но в мой гардероб.