Комедия убийств. Книга 1

Теперь он мог бы ответить Инге на ее вопрос, куда и зачем бежал, но ее уже не было, и слова стали не нужны. Где-то там в ящиках с аппаратурой лежала секира — подарок, требовавший ответного дара, с начертанным на лезвии рыцарским девизом: POTIUS MOM QUAM FOEDARI. Она да еще рог, который Один возьмет из рук Последнего Викинга в день Рагнарёк, были его ключом к вратам Валгаллы, к которым вели потомка Эйрика Бесстрашного неисповедимые пути духов. Он просто не мог, да и не хотел, отказываться.

XLVII

Константинополем владеет изнеженный народ, который живет только ради собственных удовольствий и предается порокам. Поэтому я решил, коли так будет угодно Богу, подчинить этот город при помощи моих католических воинов.

Роберт Гвискард

Губерт молча стоял перед высоким, широкоплечим стариком, расположившимся в дубовом кресле. В движениях и осанке, в наклоне седой головы, в пронзительных, умных глазах чувствовалось истинное величие; в покоившихся на резных подлокотниках натруженных руках с узловатыми пальцами и сухими ладонями, привыкшими более к гладкому дереву копейного древка и оплетке рукояти меча, чем к скипетру правителя, угадывалась недюжинная физическая сила, которая, несмотря на возраст — рыцарь недавно разменял седьмой десяток, — не пошла еще на убыль.

Властелин поднялся с высокого кресла, на котором сидел здесь в малом, не предназначенном для церемоний и приема важных гостей зале теперь уже собственного дворца — «приданого» Сигельгайты. Ее брат неблагоразумно дерзнул спорить с великим рыцарем, за двадцать лет превратившим скромное графство со столицей в крошечном Мельфи в процветающее герцогство, а пришельцев с Севера — безземельных младших сыновей Нормандии — в полноправных хозяев Южной Италии.

Герцог Роберт подошел к окну, и два молодых человека, сидевших по правую и левую сторону от господина, почтительно поднялись.

Тот из молодых людей, который расположился справа от кресла герцога, невысокий, черноволосый, с тяжелым подозрительным взглядом, казался ровесником Губерта и мало походил на наследника великого отца, хотя именно им и являлся, так как родился от брака Роберта с Сигельгайтой Салернской. Второй из молодых людей выглядел совсем по-другому.

Светловолосый, с коротко остриженным затылком и чисто выбритым лицом, он казался лет на восемь-десять старше сводного брата и успел уже проявить себя в сражениях не только как воин, но и как стратег. Достаточно посмотреть на такого, чтобы сказать: «Вот природный князь и ликом, и статью, и ясностью очей. Вот достойная смена отцу, не уронит, не посрамит знамени великих правителей дома Готвиллей, исполнит, если не суждено отцу, завет его, пойдет на восток, чтобы взять землю слабых народов».

Однако был у князя Марка один недостаток — мать его Альберада, первая жена отца, не могла тягаться знатностью с матерью Рутгера. Оттого-то и не лучшего посадил рядом с собой на трон великий герцог.

Гвискард подошел к окну и, распахнув его, не оборачиваясь, махнул рукой сыновьям, которые последовали за отцом.

— Позови человека из Белого Утеса, который называет себя наследником Рикъярда де Монтвилля, Боэмунд, — сказал он старшему сыну, нареченному в крещении Марком, но прозванному Боэмундом в честь сказочного великана древности. — Пусть посмотрит.

Губерт, к которому эти слова имели самое непосредственное отношение, внутренне задрожал, да и было от чего. Толстое стекло витражного окна делало почти совершенно неслышным то, что происходило на площади внизу, и вместе с тем до ушей юноши все то время, которое он находился здесь, доносились приглушенные звуки ударов, слабые человеческие стоны, радостные крики, смех и улюлюканье толпы. Теперь все это, усиленное многократно, ворвалось вместе с холодным ветром в маленький зал.

Боэмунд коснулся пальцами плеча Губерта, которому пришлось приложить немало усилий, чтобы не вздрогнуть.

— Слышал, что велел господин? — спросил негромко Марк. — Подойди.

Палач ударил испытуемого, тот, еще сохранявший способность чувствовать и кричать, застонал, чем несказанно обрадовал зрителей. Затем последовал и вовсе шквал ликования, но причиной ему стал не казнимый, — народ, увидевший владыку, не смог совладать с безмерной радостью. Женщины срывали с голов чепцы и покрывала, мужчины — шапки, одни подбрасывали головные уборы высоко вверх, иные размахивали ими у себя над головами. Герцог Роберт поднял руку, и гул постепенно утих.