Комедия убийств. Книга 1

Губерт охотно пустился в повествование, во время которого время от времени, забыв о субординации, и герцог и сыновья все чаще задавали вопросы рассказчику, нередко без стеснения перебивая друг друга. Обстановка разрядилась, а над историей казни Мели-тены Боэмунд и Рутгер хохотали от души.

— Надо бы перенять опыт мессира Рикъярда, пусть земля ему… — наскоро перекрестившись, предложил Рутгер. — Отец, у тебя же тюрьма полна, может, устроим завтра потеху?

Тут столь разные и внешне и внутренне братья проявили изрядное единодушие, Боэмунд поддержал Рутгера Скупого.

— Будет вам, — неожиданно рассердился Гвискард, которому очень не понравилось упоминание о кровавых рогах, «проросших» из черепа Петра Беззубого. Герцог хотел сказать: «Нечего кликать чертей», но вслух произнес иное: — Я сам решу, как и кого мне казнить!

Он понимал, что нельзя долее томить подозрениями сироту, следовало поскорее покончить с проблемой, но что-то мешало герцогу принять единственно подобавшее решение. Он задумался. Нет, не зря прозвали лаской мессира Роберта, сына норманнского рыцаря Танкреда де Готвилля.

— Твой оруженосец, — спросил герцог, — сколько лет ему?

— Тринадцать, господин, — проговорил «Роберт». -Я родился в один год со старшим братом Гвильямино, их мать была моей кормилицей.

— Была?

— Да, господин, была, она погибла.

— Ты видел сам?

— Да, Летиция Кривая ударила ее ножом в бок…

Губерт осекся. Сейчас герцог спросит, откуда он знает разбойников по именам. Однако Гвискард не заметил смущения юноши и проговорил с участием:

— Прискорбно, прискорбно… Ну что ж, нет корысти в долгой скорби, дела не ждут. Марк, сын мой, — обратился герцог к Боэмунду. — Я стал замечать в последнее время, что обделяю тебя во всем. Прими под крыло нового вассала, наследника моего верного друга, да и твоего знакомца, мессира Рикъярда, светлая память ему. Великий воин, надеюсь, что сын не посрамит отца…

Когда он произносил последние слова, голос его едва заметно задрожал. Боэмунд наклонил голову в знак признательности и из почтения перед заслугами погибшего. Губерт же опустился на колено. Однако Рутгер, по всей видимости, испытывал совсем иные чувства. Едва отец кончил, как юноша, вскочив с кресла, закричал:

— У него и без того воинов больше, чем у меня, и земли полно! Куда ему больше?!

Боэмунд повернулся и метнул в брата торжествующий взгляд:

«Что, съел?!»

Губерт, уперев глаза в пол, шептал первую пришедшую на ум молитву.

«Спасен, спасен, спасен! — только и стучало в мозгу, отдаваясь, казалось, гулким эхом во всем зале. — Поверили, Боже мой! Все удалось!»

— Ты тоже получишь новых вассалов, Рутгер, — успокоил герцог младшего сына. — Не забывай, ты мой наследник.

— Да! Ведь правда, отец?! — Юноша улыбнулся, подумав:

«Веселись, Боэмунд, наследник-то я, отец сам напомнил об этом. Интересно, что ты запоешь, когда я стану герцогом!»

Боэмунд же не унывал:

«Когда отец умрет, мы еще посмотрим, кто унаследует его владения. Тебе, братец, стоит помнить, что я куда крепче в седле, чем ты, и у меня под рукой немало добрых рыцарей, с которыми я бывал во многих битвах!»

Все так или иначе оказались довольны, но один лишь герцог имел повод гордиться достигнутым. Теперь, если случится так, что обман раскроется, барон де ла Тур — вассал Боэмунда, а не герцога Гвискарда и не его наследника и соправителя.

Вопрос можно было считать решенным. И все же…

— Летиция, ты сказал? — спросил герцог на прощание. — Летиция Кривая, так кажется?

Губерт, едва заметно вздрогнув, кивнул:

— Да, господин.

LXVIII

Между тем радость Губерта оказалась не такой уж продолжительной. Прошел день, другой, но никто не спешил обласкать сироту. Князь Боэмунд оказался очень занят, так или иначе у него пока не нашлось времени для того, чтобы сделать подобающие распоряжения относительно «Роберта».

Какой бы ни была причина легкомыслия Боэмунда, Губерту, который никак не мог забыть воплей Индульфо Вора, промедление казалось подобным смерти. «Роберт» становился день ото дня подозрительнее, чем совершенно извел «Гвильямино». Особенно не давали покоя Найденышу слухи о появлении некой блаженной, слепой, которую звали… Летиция.

«Летиция. Летиция. Летиция, — стучало в мозгу у ворочавшегося в кровати Губерта. — Летиция. Летиция. Летиция…»

Тщетно пытался «слуга» успокоить «господина», что это всего лишь совпадение, он сделался нервным, и готов был вспылить по любому поводу.

— Да успокойся ты, — вскричала Арлетт. — Успокойся, у них просто дел по горло. Пока ты тут сидишь и дрожишь от страха, как лист, я кое-что сделала…

— Что ты сделала?! Переспала с кем-нибудь?

Вот это было что-то новенькое. Арлетт лишилась дара речи. Она не ведала такого понятия, как ревность, никто не объяснил ей этого, зато рыжеволосая прелестница не малой мерой успела испытать страсть и иссушающий огонь желания.