Она вызывала интерес даже и наряженная мальчиком, с остриженными волосами и в мешком висевшей одежде. Арлетт имела в столице еще больший успех, чем дома, она нравилась теперь и мужчинам и женщинам, последних привлекало общество робкого юноши, почти ребенка. Дамы могли позволить себе не слишком стесняться его, что давало им возможность держаться свободно, избегая условностей, необходимых в общении со взрослыми мужчинами, в то же время им можно было не опасаться с его стороны болтливости, свойственной подругам и служанкам. Некоторые из скучавших красоток, вероятно, даже не отказались бы затащить в постель неопытного кавалера — наверняка еще девственника.
Мужчинам нравилось в «Гвильямино» нечто другое; одни, вероятно, видели в нем товарища — младшего брата, с которым не придется делить ни наследство родителей, ни внимание женщин, ни рыцарскую славу; иных — тех, кто уже изведал прелести однополой любви, — привлекал немного робкий и оттого казавшийся еще более игривым взгляд.
Вопрос Губерта застал «слугу» врасплох, оба знали, что Арлетт не может ответить ни на чьи ухаживания, даже если захочет. Однако страх отнимает разум: Губерту, не находившему сил окончательно прийти в себя после посещения дворца герцога, все виделось только в мрачном свете.
— Я принес вина, — проговорил «Гвильямино». -Не кричи так громко, называя меня Арлетт, кто-нибудь может услышать нас. Не думаю, что следует проявлять такую неосмотрительность, когда дело уже решено.
— Ничего не решено!
«Слуга» покачал головой и налил вина себе и «господину», а когда оба выпили, произнес уверенно и спокойно:
— Перестань, я знаю точно, скоро Боэмунд позовет тебя… Успокойся, мы вернемся в замок… Однако тебе придется искать нового оруженосца.
— Почему, черт возьми? — нахмурился Губерт, которому не нравились любые неожиданности.
Арлетт усмехнулась и снова наполнила сосуды.
— Ты, кажется, уже и сам начал верить, что я — Гвильямино, твой слуга, — проговорила она. — Но меня больше устроит другая роль, я ведь все-таки родилась женщиной.
Губерт еще больше помрачнел, слова отчего-то не понравились ему.
Однако вино вызывало приятные ощущения, напряжение спадало, после него ничего не казалось таким уж страшным. Подруга вела себя сегодня особенно игриво, в последнее время им почти не удавалось остаться вдвоем — в комнатке, отведенной им в дворцовой пристройке, жило еще от пяти до восьми человек. Возможно, причиной шаловливости Арлетт стало вино, на которое любовники набросились с большим аппетитом.
— Что ты этим хочешь сказать? — спросил он с подозрением.
— Ни-че-го, — загадочно пропела Арлетт и кончиками пальцев оттянула в области живота старый камзол, принадлежавший ранее довольно крупному мужчине. — Наверное, никто еще долго ничего не заметит, но вдруг придется выступать в поход, а твой Гвильямино решит родить ребеночка? То-то все удивятся, правда? — Губерт так глупо уставился на возлюбленную, что та невольно рассмеялась: — Боже, дружок ты мой, да ты что? Не знал, отчего появляются дети?
Губерт застыл, не донеся чаши до рта.
— Ты… ты что хочешь ска…
— Ты все-таки выпей, — предложил «оруженосец» и лихо осушил свою чашу. — Ешьте, пейте… все равно умрете… Так, кажется, говорил наш смешной Прудентиус.
— Ты…
— Я… я… — прошептала Арлетт, склоняясь к уху Губерта. — Я беременна. Никогда не думала, что со мной это случится. Скоро я окажусь неважным оруженосцем, дружок… Да, впрочем, тебе все равно понадобится другой… настоящий, так как я собираюсь выйти за тебя замуж. Моя судьба — стать госпожой.
Тут Губерт, с точки зрения Арлетт, повел себя несколько странно.
— Но я не хочу ни на ком жениться… — произнес он обескураженно. — Зачем мне жена? Что я с ней буду делать?
Арлетт захохотала. Когда последние отзвуки ее звонкого смеха замерли под сводчатым потолком, она произнесла:
— Губерт, малыш, ты, право, удивляешь меня. Когда я стану твоей женой, ты будешь делать со мной то же самое, что и раньше…
— Но… но это ведь будет потом, через много лет, правда? — спросил он с надеждой. — Мне, конечно, придется жениться, потому что… потому что род Монтвиллей не может угаснуть. — Не замечая странного взгляда Арлетт, «наследник» барона Рикхарда продолжал: — Я женюсь на какой-нибудь мымре вроде Адельгайды, возьму в приданое много золота… — Мысль показалась Губерту забавной. — Представляешь? Высохшая святоша… радом со мной? Она так ненавидела Юдит, наша госпожа… Смешно, да?.. Я давно так не веселился… Эй, ты что не наливаешь мне?.. Гвильямино… Иди сюда, ну же! Ты обязан слушаться господина! — Пальцы Губерта нервно дергали завязки костюма «слуги». Другой рукой он привлек Арлетт к себе, поцеловал, стараясь попасть в губы, но всякий раз промахивался, не находя привычного отклика. — Ну же, голубка, я пошутил, я ни на ком не женюсь, ты и так всегда будешь со мной. Зачем нам священник?.. А дети? Отлично, пусть их будет много-много, полный замок!.. Ну, иди сюда… Какая ты сладкая…