Комедия войны (Комедия Шарлеруа)

Меня все же определили в строевую часть. Рядом со мной стояли славные парни, позеленевшие от тревоги, и умоляли, чтобы их признали больными, негодными к службе калеками. Они смотрели на меня с отвращением и ненавистью.

Но на следующий день после этого своего подвига я полюбил. И через неделю благодаря заботам моей возлюбленной меня перевели обратно в нестроевые,

Это отсрочило мой последний порыв на шесть месяцев. В течение целого полугода я был счастливейшим из людей. Наконец-то я полюбил настоящую женщину и любим ею. В течение этих шести месяцев Россия успела пересмотреть все вопросы. Германия за это время подготовила и даже начала свой последний натиск на Париж.

С начала весны я стал снова испытывать угрызения совести. Я убедился, что для меня пора любви — не весна, а зима. Ибо я создан для любви в Париже, для той любви, которая с залитых дождем улиц спешит к теплу камина. Да и кроме того — самая красивая женщина в мире не может дать больше того, что она имеет. Я скоро устал от покоя, и вместе с этой усталостью ко мне вернулись угрызения совести и тяга к войне.

Когда, наконец, я уехал, то на этот раз свою жертву я

принес с разбором: я оказался переводчиком при американской армии.

И вот я нахожусь почти в тылу, играю с огнем. Я не тороплю событий и только поддразниваю смерть.

Никто не принимал меня всерьез. Блоу, и тот смеялся надо мной. Чем стал я за время с 1916 года, со времени Вердена, где погибло больше тысячи солдат нашего полка вместе с нашим старым полковником!

Я никак не мог понять, что я давно стал другим человеком и что этот другой оставался жертвой прежнего, который пережил самого себя и не хотел умереть. Как трудно побороть в себе пережитки прошлого.

На другое утро моя судьба показалась мне незавидной. Уже поговаривали о перемирии. Был конец октября. Еще накануне вечером, несмотря на некоторую опасность, навстречу которой я пошел, поступая в американскую армию, я мог считать, что войну кончил благополучно. И вот теперь мне грозит опасность быть убитым в последнюю минуту. Уныние охватило меня. Я побрился и отправился в столовую. Там говорили об атаке, ожидавшейся вечером. На меня никто не обратил внимания.

— Надо немедленно наладить связь с колониальными войсками. Они должны поддержать нас на левом фланге, — сказал генерал начальнику штаба.

Я замер: вот прекрасный повод не идти с генералом.

Соблазн охватил меня в одно мгновение. Я сразу увидел перед собой еще целый десяток других, столь же прекрасных поводов к тому, чтобы остаться при своих обязанностях переводчика и не ввязываться в эту прогулку по окопам первой линии, которая к тому же выглядела как вызов моим американским товарищам.

Завтрак был короче обычного. Когда все встали из-за стола, ко мне подошел Блоу. Глазки его моргали, улыбка раздирала ему рот.

— Старик! (О, да, я был стариком! Как я постарел за эти два года, проведенные в тылу!) Старый солдат, — говорил он, откровенно смеясь надо мной. — Идем устанавливать связь с французами.

— Да, да!—отозвался генерал, Он как будто позабыл о моем вчерашнем предложении.— Ступайте! Попросите у них выписку из приказа и принесите мне перевод.

Все устраивалось. Но я взглянул на генерала. Я увидел, что он вовсе не забыл моего вчерашнего предложения, он отлично понимал все.

— Вы пойдете со мной завтра, —сказал он мне вполголоса, проходя мимо меня.

Я быстро повернулся к Блоу, который наслаждался этой сценой.

С порога нашего прикрытия я глядел вдаль, туда, где лежали первые линии. Я прислушивался. Было тихо. Чёрт возьми, уж если идти туда, так именно сегодня утром.

Блоу взял меня под руку. Мы закурили трубки и поплелись к французскому командному посту.

Мы пошли в одну Сторону, а генерал с длинным лейтенантом — в другую. Я оглянулся, чтобы посмотреть им вслед. Они скрывались в лесочке, среди деревьев кладбища, куда я еще ни разу не ходил.

Блоу шагал позади меня. Через минуту он оглянулся, остановился и стал пристально глядеть на меня. Своим огромным телом он загораживал дорогу. Он буравил меня своими маленькими глазками.

— Хи-хи-хи... Ха-ха!..

— Да! Я. несчастный и проклятый шутник! К счастью, шутки скоро кончатся.

— Вы достаточно нашутились, старик.

— Не так уж много...

— Вполне достаточно. Судьба любезно поручает вам продолжать ваше существование еще лет шестьдесят. Я считал вас благоразумным. Смотрите, да смотрите же!

Он показывал мне окружающий пейзаж. Этот толстый человек был недоступен для какого бы то ни было восторга. Для него опасность была чем-то очень реальным, очень ограниченным. Страх, у него бывал слишком непродолжительным. Этот страх не успевал обратиться в любовь к страданию.

— Смотрите!