Комемадре

За любовью и ее плодами чувствуется ловушка: отказаться от права делать, что тебе хочется, забыть про капризы, отдать ухо, плечо, грудь, всего себя со всеми потрохами, подписав любовный контракт, зная, что любить всегда немыслимо. Этот компромисс станет моей платой за возможность схватить тебя за горло и терзать твое тело бесконечными проникновениями.

Небольшое ботаническое отступление: островок Томпсона на Огненной Земле — единственное место в мире, где произрастает комемадре, необычное растение с игольчатыми листьями, чей растительный сок дает жизнь (механизм перехода из одного царства в другое изучен не до конца) микроскопическим личинкам-матрифагам. Эти личинки пожирают растение, полностью обезвоживая его. Иссохшие останки растения рассыпаются и удобряют собой почву, после чего процесс начинается сначала.

Если извлечь из растения личинки в лабораторных условиях, оно продолжит расти, пока не обрушится под собственной тяжестью и не погибнет, не в силах воспроизвестись.

Личинки же могут спокойно существовать в жидкой среде или впадать в спячку на неопределенно долгий период времени, превращаясь в черный порошок.

Некоторые фермеры Новой Земли начали высаживать комемадре, чтобы бороться с вредителями. Установлено, что крысы обожают это растение, но, съев его, умирают за несколько дней, обгладываемые личинками изнутри до костей.

На этом ботаническое отступление заканчивается. Я показываю Ледесме пробирку с личинками-матрифагами. Но не собираюсь рассказывать ему ни о том, как узнал об их существовании, ни о нелепой случайности, по которой они попали ко мне в руки. Не хочу сообщать что-либо о своей жизни за пределами лечебницы.

Я понижаю голос. И говорю ему, что кладовая в подвале по-прежнему полна. Нам необходимо придумать, как опустошить ее. Печь? Огонь дает много дыма и запаха, он выдаст нас. Прямо так и говорю. Гораздо гигиеничнее было бы ввести в тела личинки и заставить трупы исчезнуть без следа.

Впрочем, это значительно дороже. Знакомый, который поставляет мне их, несет немало расходов. Ледесма обнимает меня. Он шепчет, что мистер Алломби оплатит каждый цент. Я придерживаю его объятия: отпущу его, когда сам этого захочу.

Разъяренный Маурисио Альбано Руис врывается в кабинет Ледесмы и спрашивает, на каком основании дату его донорства перенесли на более поздний срок. Он разрывает наши объятия. И требует деньги, которые оплатил в срок, все до одной купюры.

Аргентинскую аристократию подводит короткое генеалогическое древо. Участие в войне против роялистов или дедушка, присутствовавший при подписании конституции страны, — ничто против многовековой истории европейских родовых замков. Поэтому многие аристократические семьи отрекаются, как это ни парадоксально, от отечественной истории и предпочитают связывать себя с далекими предками по ту сторону океана. У них неважная память: Эдинбург — это не Англия. Да, они унаследовали какой-нибудь комод ручной работы, сделанный в Нидерландах, с аллегорической резьбой по дереву, которой они не понимают, и гербами, в которых они разбираются и того меньше, но им не удалось перенять ни пристрастия к соколиной охоте, ни изысканности манер. Они довольствуются призовой коровой в Сельском обществе, зевают в Жокей-клубе и, подобно рядовому обывателю, приходят в ярость от чужой непунктуальности.

Ледесма объясняет, что планы изменились и что рядом с первой машиной в подвале будут установлены другие. Но Маурисио не хочет смотреть на них. Он оплатил смерть в одиночестве и не намерен строить фразы с кучкой полуграмотной черни, оскверняя священный для него миг.

Мы призываем его к спокойствию. Он угрожает нам полной оглаской эксперимента до мельчайших подробностей через друзей в известной столичной газете «Капиталь». Мы отвечаем, что нам нечего скрывать.

Он снова кричит. Шум доносится до ушей мистера Алломби, тот заходит в кабинет, здоровается с Маурисио за руку и предлагает ему покончить со всем немедленно. Его ведущий врач доктор Папини снимет мерки с его головы и приведет в действие машину. Я зафиксирую его слова.

Ледесма берет меня за пиджак. Он приказывает мне, чтобы я шел вместе с Папини, ни в коем случае не помогал ему и после обезглавливания предложил ему подать заявление об уходе.

Потянув за этот шнурок, я открою ему дверь к безработице, а за другой — перекрою дорогу к Менендес. Я должен дать понять Папини, что по его вине в кабинете Ледесмы произошел настоящий скандал, что он поставил эксперимент под удар, доверившись экстравагантному самоубийце. Я знаю, как сообщить ему неприятную новость: дистанция в метр, улыбка «все не так плохо, как кажется», скупые движения.

Этот напыщенный болван ждет меня снаружи. Идея выстроить машины кругом принадлежит мне, но устройство единого рычага для всех гильотин придумано Гурианом. Я вижу рычаг в полумраке в центре зала. Папини достает свое антропометрическое насекомое, раздвигает его лапы. Он еще не ведает, что это его последняя ночь в лечебнице.