Комендантский час

Шаги простучали и замерли, словно оборвалась жизнь. Коридорные двери остались раскрытыми — оттуда тянуло сквозняком. Над Ботаническим садом, как голова ископаемого чудовища, громадилась огромная черная туча, вот-вот небо прочертят цветные карандаши молний, хлынет дождь. А в это же время с противоположной стороны еще светило солнце, возводило золотую преграду грозной лавине. Кто победит?

Только теперь мысль заработала раскованно. Сколько прошло времени с тех пор, как ушли гестаповцы? Минут десять. Третьяк поднялся, пошел к выходу. На площадке прислушался. Кругом тихо. Можно идти. Вот и парадная дверь. Не подстроена ли там ловушка? На всякий случай засунул руку в карман и, поколебавшись мгновение, переступил порог. Ни души.

На улице с ним поравнялся парень, сидевший на диване и читавший журнал. Постояли вдвоем. Парень спросил:

— Тебе в какую сторону?

Показал рукой вниз по Тарасовской.

— А мне вверх.

Они разошлись, не перемолвившись больше ни словом.

Не успел Третьяк дойти до улицы Саксаганского, как его настиг дождь.

43 СТРАНИЦЫ НЕОКОНЧЕННОЙ ИСПОВЕДИ

Мы снова живем дома, вернувшись от Евгения Бурляя. Кажется, тучи рассеялись, и вдруг...

Началось с того же Крамаренко. Как-то он разыскал Георгия в институте и велел раздобыть несколько незаполненных бланков студенческих удостоверений. Предупредил: это надо сделать срочно. Зайдет через два дня.

Через два дня, посоветовавшись прежде с членами подпольного райкома, Георгий сказал Крамаренко, что таких бланков он достать не сможет.

— Боишься? — вскипел тот. — А что я скажу товарищам из горкома партии?

— Так и передай, — спокойно проговорил Георгий, — что сделать это невозможно.

— Ясно. Боишься! — Лицо Крамаренко исказила злоба. — Ты трус, Синицын!

В критический момент Жоржу не хватило выдержки. Если бы хоть не это «трус». Он подумал: «А что, если подполью действительно позарез нужны эти бланки? В таком случае я должен выполнить поручение».

И поддался грубому нажиму. В условленный день вручил Крамаренко два удостоверения: одно на имя Марии Сергеевой, другое отдал чистым, незаполненным, отдал и свой аусвайс.

Эту разлуку — первую разлуку на протяжении нашей супружеской жизни — переношу трудно. Товарищи почувствовали нависшую над Георгием опасность и уговорили его переехать на другую квартиру, подальше от центра города, и временно прекратить посещение занятий. Теперь он проживает где-то на Демиевке. Нашим соседям и знакомым, по совету Подласова, мы с мамой говорим, что Георгий попал в облаву и его, видимо, вывезли в Германию. Такую версию используют все подпольщики, когда хотят уйти из поля зрения полиции или гестапо. Такой же слух пустили и в институте Подласов и Кожемяко.

Хуже всего то, что мне не разрешают посещать Георгия.

Понимаю, что это делается для его безопасности, ведь за мной могут проследить, и все равно хочется быть вместе. Подласов принес краткую записку: «Дорогая Верочка! Не беспокойся обо мне и пока что не приходи, так надо для нас обоих. Целую. Твой Жорж». Записку прочитала несколько раз и сожгла. Буду осмотрительной: надо вести себя так, как он велит. В конце концов, мой Георгий принадлежит не только мне...

Длинная зима выпотрошила все наши запасы. Менять больше нечего, а маминого пайка и зарплаты не хватает, и я пошла работать: устроилась официанткой в ресторане «Театральный». Протекцию составила мне буфетчица, давняя знакомая Бурляев. (Хороший, славный Евгений, как часто ты помогаешь нам!) Прежде чем разрешить мне приступить к своим обязанностям, кассирша ресторана, или «рыжая волчица», как называют ее втихомолку, провела со мною «воспитательную беседу».

— На твоем месте работала одна девушка, Маргарита, мы приняли ее как порядочную, но оказалось, что она прятала коммунистов. Ее арестовали. Дружила с нею вороватая посудомойка, тоже пришлось выгнать как паршивую собаку. Эта поехала в Германию.

— Добровольно? — вырвался у меня неожиданный вопрос.

— А как же. Принудительно едут одни только саботажники и всякое жулье.

Не воспримет ли «рыжая волчица» мой вопрос как удивление? Надо бы загладить этот нюанс. Говорю:

— Та девушка осознала свою вину и решила искупить ее честным трудом в великой Германии. Это похвально.

Кассирша явно довольна моей репликой. Чувствую, что я нравлюсь ей. (О, как бы взбесилась эта глупая и спесивая женщина, если бы узнала, что говорит она с женой секретаря подпольного райкома комсомола!) Советует быть вежливой с клиентами, не уклоняться от легких ухаживаний «доблестных господ офицеров», не раз смотревших в лицо смерти. Чрезмерную скромность они могут расценить как пренебрежение. В конце беседы все же сочла нужным предостеречь меня:

— Я надеюсь, что ты достойно поддержишь высокую репутацию нашего персонала, оправдаешь мое доверие.

— Буду стараться.