Комендантский час

Заходим на кухню, служащую нам столовой. Смотрю и, до крайности удивлена, протираю руками глаза. На столе — белый хлеб, жареное мясо, кофе с молоком. Что это? Галлюцинация? Или волшебство скатерти-самобранки? Перевожу взгляд на маму, на Жоржа. Они улыбаются. Позднее раскрыли тайну: Георгий пожертвовал многими своими самыми ценными вещами, чтобы выменять на рынке все это, исполнить мое высказанное в шутку желание...

Пообедали роскошно. Мама убирает со стола посуду, помогаем ей.

Затем Георгий говорит:

— Ну-с, Верочка, готовься, будем писать новые листовки.

Фрося еще раз доказала, что она блестящий мастер импровизации. Это произошло месяца через три, в конце марта. Пошли мы с нею на села — ох, как же они спасали людей! — раздобыть каких-нибудь продуктов. Прежде всего направились в ближайшее село — Борщаговку. Ходили от хаты к хате, потратили массу времени и ничего не выменяли: за зиму киевляне успели здесь все «подмести» . Кое-как успокоив и подбодрив друг дружку, голодные, усталые направились на дальнейшие поиски. На горизонте вырисовывалось новое село, но путь нам преградила речка Ирпень. Не найдя никакой переправы, ни мостика, попытались перейти ее по льду и каждый раз пятились назад. Весенний лед был непрочным, один раз даже провалились (хорошо, что у берега!), промочили ноги до колен. Чуть не плача от отчаяния, решили возвратиться домой.

До Киева доплелись поздним вечером. Остановились на стыке Борщаговской улицы и Брест-Литовского шоссе, — промокшие, забрызганные грязью, чувствуем, что простудились, — но дальше идти не решаемся. Комендантский час. Патруль... Верная смерть. Но и до утра не выдержать на холоде — закоченеем. Что же делать?

— Я придумала! — с удивительной уверенностью говорит Фрося. — Выйдем на середину улицы, не прячась, и — домой!

— А патруль? — напоминаю подруге.

— Чепуха! Они нас не тронут.

Думала, что говорит в шутку, ан нет. Не заручившись моим согласием, пошла вперед. Противиться было поздно, а отпустить ее одну я не могла — двинулась следом за нею. Сказала сама себе мысленно: чему быть, того не миновать. Идем в темноте, как слепые, а Фрося митингует в полный голос:

— Уважаю доблестных солдат фюрера. Арийские солдаты благородные, они нас не обидят. Немецкие воины завоюют весь мир...

«Она сошла с ума», — в ужасе думаю я, но вскоре успокаиваюсь, разгадав ее игру. Пусть тешатся патрули «патриотизмом» местного населения, лишь бы только не трогали нас. И у них действительно не поднялась рука на «своего» человека. Трижды светили нам в лица фонариками и пропускали, видимо очарованные монологом Фроси.

Подруга не боялась выговаривать эти слова, потому что знала — кроме патруля, их никто из киевлян не слышит. Так прошли по Брест-Литовскому шоссе, по бульвару Шевченко. Перед Владимирским собором свернули на улицу Франко. И очутились дома. Позднее мы с мамой спасли Фросю. Был уже май, когда в Киеве начались массовые аресты подпольщиков (в то время Георгий для большей безопасности жил на другой квартире в дальнем районе города). Как-то после обеда зашла к нам незнакомая женщина и предупредила, что к Фросе Кащеевой приходили гестаповцы. Не задерживаясь долго, женщина ушла, а мы с мамой незамедлительно встали на дежурство в тех пунктах, где должна была пройти Фрося, возвращаясь домой. Подругу встретила я, рассказала о том, что произошло, и взяла ее к себе. В свою квартиру Фрося уже не пошла, а ранним утром покинула город. Сказала, что направится к партизанам или будет пробираться через линию фронта. Так мы попрощались, чтобы встретиться уже после освобождения Киева.

25

Глухая улица Борщаговская, по которой (в доме № 62) проживала Тамара Антоненко, была сравнительно безопасной трассой для подпольщиков, сюда редко заглядывали полицаи, еще реже — гестаповцы, поэтому именно у Тамары Антоненко решено было встретить Новый, 1942 год.

Собираться начали задолго до комендантского часа, приходили поодиночке и разными дорогами. Всех было шестеро: Валя Прилуцкая, Иван Крамаренко, Леонид Тетьяк, Арсен Поддубный, Лиза Моргунова и организатор вечера — Тамара Антоненко. Матери своей Тамара сказала, что у них будет обычный дружеский ужин в складчину. Мол, не думать же все время о войне, об убийствах, иногда надо и развлечься, иначе с ума сойдешь.

Хорошая девушка эта Тамара. Солидная, не говорит попусту, любое поручение исполняет обстоятельно и надежно. К примеру, предложили ей взять радиоприемник к себе (возникла такая необходимость), и она не колеблясь выполнила поручение, записывала сводки Совинформбюро. Отец и два брата Тамары пошли на фронт, и она, вынужденная остаться дома, считала себя просто обойденной. Рослая, но физически слабая, с серьезным лицом, она казалась старше своих двадцати лет. Подпольщики ее любили, верили ей. Перед войной Антоненко работала в бухгалтерии Политехнического института, была активной комсомолкой, но личная жизнь у нее не сложилась. Валя знала об этом и тянулась к девушке: обойденные счастьем и обиженные быстрее других сходятся друг с другом.