Комендантский год

В том смысле, что прямо посередине появилось… Назовем это лежбищем. Огромное и округлое. А сверху на него была кинута, судя по всему, простыня.

– Спасибо. Кровать– это здорово. Но я просил ещё и…

– Извольте примерить-ть-ть-ть!

Так это не постельная принадлежность? М-да. Просто замечательно. И как я ей должен обматываться?

– Извольте накинуть-ть-ть-ть!

На плечи, что ли? Типа плаща? Скользкая, как черт. И ни намека на застежку. Да мне же в таком одеянии даже не пошевели… Ну вот, что и следовало ожидать: стекла вниз, как по маслу.

Впрочем, пингвины не успокаивались ещё минут десять, пытаясь нацепить на меня этот необъятный кусок ткани. И так прикладывали, и эдак, но без толку. И я смутно подозревал, почему. Наверняка технология завязана все на тот же их второй контур, а значит, предприятие бесполезное и бессмысленное.

Впрочем, можно было бы оставаться голышом, если бы не…

Вот ведь глупость. Почему я в оранжерее друидов так себя не чувствовал? Наверное, потому что вокруг тоже все были голые. Здесь же, худо-бедно, даже пингвины щеголяют в маечках-шортиках.

А кстати…

– Можно?

Птичка непонимающе склонила голову направо, но не стала протестовать, когда я пощупал пальцами черно-белую униформу.

Вроде, обычная. По крайней мере, не скользит. Размерчик, конечно, подобрать будет, как всегда, невозможно, но лучше исподнее с чужого…м-м-м, плеча, чем непослушная простыня.

– Такую выдать можете?

– Господин го…

Обучению птички точно поддавались: осеклись на полуслове, не доводя дело до очередного убийственного щелканья.

– Какую такую?

– Как у вас. Вы же одеты? Вот и я хочу.

Осоловелый пингвин– то ещё зрелище. А если их двое…

Тупили они долго, и от каждого моего нового объяснения, кажется, впадали в прострацию все больше и больше. Но в итоге сдались и приволокли мне целую кипу, из которой удалось выбрать комплект, не норовящий ежесекундно сползти с плеч и бедер.

– Теперь господин изволит быть-ть-ть-ть довольным?

– Ну, в общем…

– Теперь господин изволит спустить-ть-ть-ться к воде?

Зачем ещё? Как-то меня купаться сейчас не тянет. Даже в ванне. Хотя следовало бы после "водных" процедур на базе привести себя в порядок.

– А это не может подождать? Я же все-таки с дороги.

– Если господин доволен, ждать-ть-ть-ть никак нельзя!

– Я потом окунусь. Обещаю. Соберусь с силами и…

– Никак нельзя! Никак! Когда господин доволен, самое время!

Вот ведь приставучие. Словно море для них не море, а фетиш какой-нибудь. И каждого вновьприбывшего во что бы то ни стало надо приобщить к святыне.

– Ладно, ладно, уговорили… У вас тут как, за буйки заплывать можно?

– Заплывать-ть-ть-ть?– испуганно переглянулись пингвины.– Куда заплывать-ть-ть-ть? Как заплывать-ть-ть-ть?

– Сами же меня к воде тянете. А в воде обычно…

– Не плавать-ть-ть-ть! Никак не плавать-ть-ть-ть!

Вот те раз. Все-таки, они сами, похоже, тоже. Того. На обе клювастые головы.

– А что же мне с ней делать?

– Смотреть-ть-ть-ть!– затараторили птички наперебой.– Думать-ть-ть-ть! Говорить-ть-ть-ть!

Ага. Понятно. Местное место для медитации. У кого-то сад камней, у кого-то– море-окиян, почему бы нет, как говорится. Терапия, опять же. Естественно-природная. Все полезнее, чем таблетки и уколы. К тому же, если не прислушаюсь к слезной пингвиньей мольбе, имею шанс получить расколовшийся от щелканья клювов череп.

– Так куда мне нужно спускаться?

* * *

За мной птички, конечно же, не пошли. Но строго проследили, чтобы я преодолел как минимум половину ступенек лестницы, начинающейся сразу за одной из входных-выходных арок и заканчивающейся где-то очень далеко на морском дне. Если это самое дно вообще присутствовало в проекте здешнего бога. Сомнения, по крайней мере, возникали: от кромки водной глади вниз, в прозрачную глубину, я насчитал триста пятьдесят ступенек прежде, чем понял, какой ерундой занимаюсь.

Море, которое просто обязано было быть для меня чужим, непонятным образом утверждало обратное, одновременно напоминая о родных хмурых северных водах и надоедливо ярких южных. Смущало и настораживало только одно: полный штиль.

Конечно, так частенько бывало и дома, но я привык видеть если не волны, то рябь, если не рябь, то круги, расходящиеся от брошенного камешка или, на худой конец, затухающую воронку в стакане чая, а здесь все казалось ровным, как стол. И совершенно неподвижным.

Да, насчет купания не стоит даже думать: ни за какие коврижки не полезу в такую воду. В ней ведь не видно ни одной…

Ну да. Ни рыбки, ни медузки, ни водоросли. Мертвое море. Мертвее не бывает. И я должен на него смотреть? А, ещё думать. И зачем-то– говорить.

Наверное, это что-то вроде тестов Роршаха. Мол, какие ассоциации у вас возникают при взгляде на картинку, такой и диагноз. Но там хотя бы пятна занятные, а здесь?

Это все совершенно ни к чему. Буду я смотреть на синюю равнину день, два или целую вечность, ничего не изменится. Просветления не достигну. Хаос из пустоты, как пингвины, создавать не научусь. Потому что не хватает мне…

Нет, вовсе не контура, неважно, второго или третьего. Цели не хватает и желания. Вернее, хотеть-то хотелось бы, но…