Комендантский год

Вадим украдкой посматривал на Алевтину, в душе его снова занималось беспокойство: как она себя поведёт? Беготня по лесу это одно, а вот теперь, в относительной безопасности, когда расстояние до брата неуклонно сокращалась, что у неё в голове?

Алевтина расцветала на глазах, по щекам её полоз румянец, она подбоченилась, свысока поглядывала на окружающих. Играла? Или в ней просыпалось что-то опасное и чужое? Она сразу вроде не сдала и то ладно.

- Кстати, Иван, - белобрысый полицай подался вперед, протянул широкую лапу.

- Вадим, - Зорин с готовностью отозвался на рукопожатие.

Белобрысой тип не спешил отнимать руку, пристально вглядывался в лицо Брянского полицейского.

- Вадька? - спросил он не уверено, как-то захрипел, откашлялся. – Вадька Зорин? - щёлкнул что-то в памяте, вернулось детство чистое и беззаботное, насыщенное пионерскими песнями и плясками, воровством чужих яблок, свистом ремня в тяжёлой отцовской руке.

- Ванька! - Вадим сглотнул. – Рыбников? Да ну нафиг!

- Ага, я сам и есть! - улыбка на лице старого знакомца чуть не порвала его пополам. - Ах ты, морда! - заявил человек, которого Зорин с трудом узнал.

Оба безудержно загоготали, хлопая друг друга по плечам, разве что целоваться не полезли. Большой радости от встречи не было, но Вадим старался: как ни как лучший дружок туманного детства, да пожалуй и юности. Они не разлей вода были пока судьба да советская власть не разлучили их. Заулыбались полицейские с заднего борта, вытянулось от удивления личико Алевтины.

- Не могу поверить! - заявил Рыбников. - Ты откуда взялся, хрен моржовый?

- А ты откуда?

- Так я и не уезжал никуда. Здесь вырос, я всегда тут в Локте. С Воскобойником был, с первого дня. Советы удрали, немцы ещё не пришли, а мы уже свою власть формировали - народную. Вместе с Воскобойникомй работали на спирт заводе. Когда всё началось мы даже не раздумывали. Знал бы ты как осточертели нам все эти большевики.

- А я, можно подумать, не знаю, - заявил Вадим. - Ка бы не осточертели, так я с ними дружил бы и с тобой сейчас не разговаривал. Слушай, Ванька, тебя ей богу, не узнать: был мелким совсем, даже в шестнадцать лет ростом не вышел, а сейчас вон какая каланча - солидный дядька, в полиции служишь.

- Так и ты в полиции служишь, Вадька.

- Так я брянский, а ты местный. Тебе удача видать, улыбнулась, - в улыбке закадычного дружка мелькнуло что-то завистливое.

- Ты целый капитан Гауптман, я всего лишь штабсфельдфебель, к роте при дворе, так сказать. Не сказать, что особо приближённый к императору, но и не в последних рядах. Личная охрана обер-бургомистра из числа лучших полицейских кадров, во как. Ну ничего, скоро мне лейтенанта кинут, а там глядишь, и до тебя дорасту, если не случится чего. Ты женат?

- Бог миловал.

- А я женат, - похвастался Рыбников. – Помнишь, Светку Лучинскую, из параллельного класса?

- Так она же еврейка! - с удивлением проговорил Вадим.

- Сам ты еврейка, Рыбников явно обиделся. – Евреи, это Гальский, Касторкина, кто там ещё. Их сразу в оборот взяли, когда немцы пришли Касторкину в Брянское гетто отправили вместе со всем её благочинным семейством, говорили, что не довезли, по дороге расстреляли после того, как всех евреев на учёт поставили. Сашка Гальский ко мне припёрся, умолял оказать содействие, словечко замолвить. Нет, не повёлся я на провокацию. Закон есть закон. То, что черешню вместе воровали не избавляет от ответственности и смягчающим обстоятельством не является. Сашку с мамкой и ещё человек двадцать потом в овраге расстреляли, транспорт не дождались из гетто. О чём это я?.. Ах да, а моя Светка самая натуральная полька, эта нация благонадёжная, сам Бронислав Владиславович из них. Она мне сына родила, понял, да, богатырь растёт, уже четыре года человеку. Слушай, а переводись к нам! - предложил Рыбников. - Служба не бей лежащего, партизан почти не осталось.

- Лукавишь, Ванька! - заявил Зорин. - Их может и не осталось, да только мы с Алевтиной Владиславовной за последние сутки трижды вляпались в это дерьмо.

- Вам просто не повезло, - Рыбников ничуть не смутился. - Трижды за сутки, дружище, это конечно, перебор. Жаль, что наших орлов рядом не оказалось. Мы живо эту публику подо ноль постригли бы.

Лучшие полицейские кадры загоготали, распространяя похмельные ароматы.