Комендантский год

- Давайте поставим растяжку, товарищ майор! - предложил Гена. - А что, минутное дело: верёвка есть, гранат завались, мы можем парочку связать для громкости, не впервые же родились, да?

- Бери Кобылина и ставьте, да хорошенько замаскируйте. Потом догоните.

В словах Курицына имелось сермяжная, никем не оспариваемая, правда. Сбить со следа погоню у них возможностей не имелось. Лесной массив был огромен, пока не прерывался, сомнительно, чтобы в нём промышляли дикие партизаны. В такой глуши только с голоду помереть. Ермаков и Кобылин вскоре догнали группу, ушли вперёд и принялись прокладывать тропу. Рослый Кобылин махал своим трофейным устрашающим ножом, рубил сухие ветки, давил репейник и папоротник, усмехался Роман Курицына, дескать проходите мужики и дамы стежка протоптана.

Лесной массив покорялся с боем, люди тяжело дышали. Первый привал они сделали минут через сорок, подкопить силёнок было бы неплохо. Все упали в траву, курильщики схватились за сигареты, позаимствованные у мёртвых карателей, дымили прерываясь на кашель первые минуты никто не мог сказать ни слова. Алевтина подползла к Вадиму, пристроилась рядом, ухмыльнулся Тищенко, возлежавший на соседнем бугорке. Женщина была бледна, но держалась, её лицо осунулось и заострилось, она повязала косынку, но волосы, испачканные в земле, просились наружу, лезли в глаза.

- Ты ничего, живая?

- Зачем спрашиваешь? - Алевтина закрыла глаза. – Да, я жива. Ни когда так прекрасно себя не чувствовала. Знаешь, Вадим, если сразу не сдохла, то, наверное и дальше продержусь.

Люди кряхтели, искали приемлемые позы. Тищенко привалился к бугорку, пристроил подмышку пухлый вещмешок, этот товарищ был расточительный, обдирал мертвецов как липку, избавлял их от консервных банок, тёплых носков, личной вязки, имеющих сомнительную ценность в разгаре лета. Кобылину не понравилось качество немецких сигарет, он сделал две затяжки, открыл рот, чтобы от души выругаться, но передумал, взялся сворачивать самокрутку, к нему подполз взъерошенный Сухов, стал клянчить покурить, Кобылин сунул ему кисет, чтобы отстал. Русский табачок был куда ароматней, полезнее. Всхлипнула Софья Николаевна, свернулась клубком, застыла, равнодушно смотрела как по её руке ползёт чёрный рогатый жук, представитель лесные фауны, тоже задумался, остановился ненадолго в ложбинке между большим и указательным пальцем, потом двинулся по своим делам. Дед Касьян всё больше напоминающий лесную нежить выщипывал из бороды дары русского леса. Застыл в позе мёртвого человека Алик Горкин, скрестил руки на груди, молитвенно смотрел в небо. Его угрюмо разглядывали Ермаков и комсорг Богомолов, пристроившиеся особняком на поваленном дереве.

В этот момент Вадим почувствовал, как кожа его начала вдруг покрываться мурашками, в желудке образовалась пустота, поползла наверх, повышенную, порой ничем не объяснимую, чувствительность он начал замечать за собой пару лет назад, это не было интуицией или чем-то подобным, Зорин просто кожей чувствовал неприятности, иногда ошибался, но в большинстве случаев они случались. В данный момент он воспринимал тяжёлую ненависть, исходящую от человека, находящегося здесь, рядом с ним, она просто растекалась по округе. К кому это относилось? К нему лично или ко всем было непонятно, но воздух буквально дрожал. Вадим купался в чужой ауре, чувствовал как на него наползает что-то грязное, удушливое. Это замечал сейчас только он, не всем дана повышенная чувствительность, именно она уже не раз спасала жизнь Зорину. Он на миг напрягся и тут же расслабился, сделал пустое лицо, чтобы ничем себя не выдать. В группе присутствовал чужак, именно тот, о котором говорил Задорожный, о нём предупреждал подпольщик Егор Захарович, этот негодяй был здесь, рядился под своего, вел себя как все и был крайне зол, что вынужден это делать.

- С тобой всё в порядке? - прошептала приподнимаясь Алевтина. – Ты, словно вспомнил что-то, напрягся весь.

- Показалась тебе, судорога у меня была, прошла уже.