Комический роман

Вы можете себе представить его радость. Он обнял с горячностью благовестную посланницу и подарил ей золотую цепочку, какую она взяла после некоторой церемонии. Она назначила ему час в начале ночи и указала уединенное место, куда он должен явиться без провожатых, и, попрощавшись с ним, оставила его самым довольным и самым нетерпеливым человеком, в мире. Наконец настала ночь. Он, разодетый и надушенный, явился в назначенное место, где ждала его утренняя посланница. Она велела ему войти за собою в небольшой домик неважного вида, а потом — в прекрасную комнату, где находились три дамы, лица которых были закрыты вуалями. Он узнал свою незнакомку по ее фигуре и сразу же стал ей жаловаться на то, что она не снимает вуаля. Без всяких церемоний ее сестра и она открыли счастливому дону Санхо, что они — прекрасные сестры де Монсальва.

— Вы видите, — сказала Доротея, снимая вуаль, — я сказала правду, когда уверяла вас, что иногда чужестранец получает в одно мгновение то, чего кавалеры, которых мы видим каждый день, не могут заслужить в долгие годы; и вы были бы, — прибавила она, — пренеблагодарным человеком, если бы не ценили моей к вам благосклонности или невыгодно обо мне судили.

— Я буду ценить всегда все, что исходит от вас, как будто бы оно даровано мне небом, — сказал ей пылко дон Санхо, — и вы увидите из моих стараний сохранить то, что вы для меня делаете, что если я когда-либо это утрачу, — это будет скорее по несчастью, чем по ошибке.

Они недолго говорили:
Сказали все они, что страсть,
Владея чувством, говорит.

Хозяйка дома и Фелициана, как люди, знающие вежливость, отошли на приличное расстояние от наших влюбленных, и, таким образом, те имели все удобства внушить друг другу любовь еще более, чем прежде, хотя и были уже влюблены сильно; они назначили день, чтобы влюбиться, если можно, еще сильнее. Доротея обещала дону Санхо сделать все, что она может, чтобы чаще видеться с ним; он благодарил ее столь остроумно, как только мог; в это время две другие дамы вмешались в их разговор, а Марина напомнила им, что время расстаться. Доротея опечалилась, дон Санхо изменился в лице; но надо было, однако, распрощаться.

Смелый кавалер писал утром следующего дня своей прекрасной даме, которая прислала ему ответ, какого он только мог ожидать. Я не могу вам показать их любовных записок, потому что они не попадались мне в руки. Они виделись часто в том же месте и таким же образом, как в первый раз, и влюбились друг в друга так сильно, что если и не проливали своей крови, как Пирам и Физба,[341] то нисколько не уступали им в пылкой нежности.

Говорят, что любовь, огонь и деньги не могут долго утаиться. Доротея, имея в мыслях своего любезного чужестранца, не могла говорить о нем плохо и так превозносила его перед всеми севильскими дворянами, что некоторые дамы, у которых были, как и у нее, свои тайные интересы, слыша постоянно, как она говорит о доне Санхо и возносит его, презирая тех, кого они любили, стали осторожны и вознегодовали. Фелициана часто предупреждала ее наедине, чтобы она говорила более сдержанно, и сто раз в обществе, когда видела, что она увлеклась удовольствием говорить о своем возлюбленном, наступала ей на ногу, даже до боли.

Один кавалер, влюбленный в Доротею, был уведомлен об этом одной дамой, его близкой приятельницей, и без труда поверил, что Доротея любит дона Санхо, так как вспомнил, что с тех пор, как этот чужестранец появился в Севилье, рабы этой прекрасной девушки, среди которых он был самым большим, не получали ни одного благосклонного взгляда. Этот соперник дона Санхо был богат, хорошего рода и был приятен дону Мануэлю, не принуждавшему, однако, своей дочери выходить замуж, потому что всякий раз, когда он говорил ей об этом, она просила его не выдавать ее такой молодой. Этот кавалер (я вспомнил, что он назывался дон Диего) хотел еще более увериться в том, что он только пока подозревал. У него был камердинер, один из тех, которых называют славными малыми, которые носят столь же хорошее белье, как и их господа, а иногда и господское, и которые вводят моды между другими слугами и к которым служанки столь же падки, сколь их высоко ценят. Этого слугу звали Гусманом,[342] и так как небо даровало ему чуть-чуть поэтического таланта, то и сочинял он в Севилье большую часть романсов,[343] которые представляют собою то же, что в Париже песенки Нового моста;[344] он пел их, аккомпанируя на гитаре, и никогда не пел без разных украшений и прищелкиваний губами и языков. Он танцовал сарабанду, никогда не ходил без кастаньет, хотел стать комедиантом и имел в составе своих достоинств несколько храбрости и, чтобы сказать вам правду о том, кем он был, немного плутовства. Все эти прекрасные таланты, соединенные с некоторым красноречием (основанным на памяти), которое он позаимствовал у своего господина, сделали его, бесспорно, мишенью (осмелюсь так сказать) всех любовных желаний служанок, считавших себя достойными любви.