При первом же разговоре, когда они были вместе (потому что эти две девушки не бывали совсем одна без другой), эти двое влюбленных поменялись: Сен-Жермен подошел к возлюбленной своего товарища, а тот — к гордой Маргарите, которая приняла его весьма ласково. Но когда она увидела, что другие смеются, она вообразила, что эта мена подстроена, от чего от бешенства была вне себя и выговорила все, что в подобных случаях может сказать раздраженная любовница. Она была возмущена этим настолько, что оставила общество, сильно проливая слезы, — а это заставило ту, столь обязательную возлюбленную, пойти за ней и упрекнуть ее в том, что она поступала подобным же образом, что она не может ожидать большей чести, чем искательство такого честного и столь влюбленного в нее человека, и что ее поведение совершенно необыкновенно и неуместно между влюбленными; что та может видеть, как она обходится со своим; что она так сильно опасается причинить неприятность, что никогда не подает повода к неудовольствию.
Все это не произвело никакого действия на ум этой причудницы Маргариты, но повергло несчастного Сен-Жермена в такое страшное отчаяние, что он искал только случая показать этой жестокой силу своей любви какой-нибудь необычайной смертью, которую было и нашел, потому что однажды вечером он и его семь товарищей выходили из кабачка, и все со шпагами, когда встретили четырех дворян (из них один был кавалерийским капитаном), которые хотели их столкнуть с помоста[447]
на узкой улице, где они проходили, но принуждены были сами уступить, сказав, что когда-нибудь их будет столько же, а потом пошли и позвали еще четырех или пятерых дворян и принялись искать тех, которые заставили их сойти с помоста и которых они встретили на большой улице.Так как Сен-Жермен был самым ярым в споре, то капитан приметил его по серебряному канту на шляпе, блиставшему в темноте; и как только его заметил, то направился к нему и ударил его тесаком по голове, пропоров ему шляпу и череп. Они подумали, что он мертв и что они достаточно отомщены, а поэтому удалились, а товарищи Сен-Жермена заботились меньше о том, чтобы догнать этих храбрецов, чем о том, чтобы унести его. Он был без пульса и без движения, и это заставило их отнести его домой, где его посетил врач и нашел, что он еще жив. Его перевязали, выправили череп и привели в прежний вид.
Первая ссора вызвала большие толки по соседству, но этот гибельный удар — еще большие. Все соседи собрались, и каждый говорил по-разному, но все решили, что Сен-Жермен умер. Слух дошел и до дома жестокой Маргариты, которая тотчас же встала с постели и, полуодетая, пошла к своему ухаживателю и нашла его в том положении, как я вам это представил. Когда она увидела смерть, написанную на его лице, она упала в обморок, так что ее с трудом могли привести в чувство. Когда она пришла в себя, все соседи обвинили ее в этом несчастьи и представляли ей, что если бы она позволила ему быть с ней, — он бы избежал этого случая. Тогда она принялась рвать на себе волосы и вела себя так, как будто с горя тронулась умом. Потом ухаживала за ним с таким усердием (все время пока он был без сознания), что не раздевалась, не ложилась и не позволяла собственным его сестрам оказать ему какую-либо услугу. Когда он стал приходить в память, то решили, что ее присутствие будет ему более вредно, чем полезно, по причинам, о каких вы можете догадаться. Наконец он выздоровел, и когда совершенно поправился, то женился на Маргарите, к большому удовольствию родственников и к еще большему удовольствию поженившихся.
После того как Леандр кончил свою историю, они вернулись в город, где поужинали и, посидев недолго вечером, уложили спать новобрачных.
Эти свадьбы были сделаны тихомолком, почему ни в этот, ни в следующий день не было визитов. Но спустя два дня им так надоедали визитами, что они едва могли найти несколько минут, свободных для учения ролей, потому что все лучшее общество приходило их поздравлять, и целую неделю они принимали визитеров. Когда прошло празднество, они продолжали свои занятия с большим спокойствием, исключая Раготена, повергшегося в бездну отчаяния, как вы увидите из последней главы.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Ранкюн, видя, что лишился надежды на успех в любви, какую испытывал к Этуаль, как и Раготен, встал рано и пошел к человечку, которого нашел тоже уже вставшим и писавшим, как он сам сказал, себе эпитафию.[448]
— Что такое? — сказал Ранкюн, — их пишут только мертвым, а вы еще живы! А что еще мне кажется более странным, так это то, что вы сами себе ее пишете.
— Да, — ответил Раготен, — и хочу вам ее показать.
Он развернул сложенную бумагу и прочел ему следующие стихи: