Комический роман

Этуаль сказала ей, что бог наказал ее за то, что они похитили у нее господина Раготена, который еще до представления вызвался ее проводить, и прибавила, что она очень довольна тем, что произошло с человечком, потому что он не сдержал слова. Тот ничего из этого не слыхал, потому что хозяин требовал, чтобы он заплатил за рассыпанный овес, и хотел уже бить за это своего работника, обзывавшего Раготена адвокатом проигранных дел. Анжелика, в свою очередь, стала его укорять, что он провожает ее только в худшем случае. Словом, счастье до сих пор еще не приняло никакого участия в выполнении обещаний, которые Ранкюн дал Раготену о том, что сделает его самым счастливым любовником во всей Менской провинции, включая сюда Перш и Лаваль. Овес собрали, и комедиантки одна за другой поднялись в свою комнату, и рри этом не случилось никакого несчастья. Раготен не последовал за ними, и не знаю, куда он пошел. Настало время ужина: в гостинице стали ужинать. После ужина всякий занялся своим делом, а Дестен заперся с комедиантками, чтобы продолжать свою историю.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Продолжение истории Дестена и Этуаль

Предшествующая глава получилась у меня несколько короткой, зато, может быть, эта будет подлиннее; однако я в этом не уверен: там увидим.

Дестен сел на обычное место и возобновил свою историю следующим образом:

— Я закончу покороче, как только могу, рассказ о моей жизни, который вам, видимо, уже наскучил, как слишком длинный. Вервиль навестил меня, как я вам уже сказал, и, не уговорив меня вернуться к его отцу, оставил меня, как мне показалось, весьма огорчившись моим решением, и вернулся домой, где некоторое время спустя женился на мадемуазель Салдань, а Сен-Фар — на мадемуазель Лери. Она была столь же умна, сколь Сен-Фар глуп, и я с большим трудом воображаю себе, как два столь несоответствующих характера были соединены вместе. Между тем я совсем выздоровел, и щедрый господин Сен-Совер, одобрив мое решение покинуть королевство, дал мне денег на дорогу; а Вервиль, который не забыл меня, даже женившись, подарил мне хорошую лошадь и сто пистолей.

Я направился к Лиону, чтобы вернуться в Италию, с намерением заехать в Рим и, увидев мою Леонору в последний раз, отправиться в Кандию,[175] чтобы быть убитым и более не быть несчастным. В Невере[176] я остановился в гостинице, которая находилась неподалеку от реки. Приехав туда рано и не зная, чем развлечься в ожидании ужина, я пошел прогуляться на огромный каменный мост через Луару. На нем прогуливались две дамы, из которых одна, казавшаяся больной, опиралась на другую, потому что шла с трудом. Я им поклонился, когда проходил мимо них, не взглянув на них, и прогуливался еще некоторое время по мосту, размышляя о моей злосчастной судьбе и более всего о моей любви. Я был довольно хорошо одет, как и должно человеку, состояние которого не может извинить плохого платья.

Когда я опять проходил мимо этих дам, я услыхал сказанное вполголоса: «Если бы он не умер, я бы подумала, что это он». Я, сам не знаю почему, повернул голову, ибо не имел причины принять эти слова на свой счет. Однако они были сказаны не о ком другом, а обо мне. Я увидел госпожу Боасье с бледным и изменившимся лицом, которая опиралась на свою дочь Леонору. Я пошел прямо к ним с большей уверенностью, чем в Риме, потому что во время моей жизни в Париже я окреп не только телом, но и духом. Они так удивились и испугались, что, я думаю, бросились бы бежать, если бы госпожа Боасье могла бежать. Это меня также удивило. Я их спросил, какое счастье дает мне возможность встретить здесь особ, столь мне дорогих. Они успокоились после моих слов.

Госпожа Боасье сказала мне, что я не должен находить странным то, что они смотрели на меня с таким удивлением, — потому что синьор Стефано показал им письмо одного дворянина, которого я сопровождал в Рим, где он сообщает, что я убит во время Пармского похода,[177] — и прибавила, что она рада, что столь огорчительное известие не оказалось правдивым.