Комиссар госбезопасности

— Ну, куда пойдем? — спросила, помахивая дамской сумочкой.

— Для начала хочу угостить тебя мороженым, — предложил Павел.

Тележка мороженщицы виднелась перед входом в сквер, в ней среди битого льда стояло несколько бидонов с розовым, зеленым и кофейным лакомством.

— Какое возьмем? — спросил Павел. Девушка назвала, заказал два.

Продавщица в белом фартуке намазала мороженое на формочку, зажала в две круглых вафельки и протянула Эмме, а потом ему. Расплатился, прошли к скамейке на аллее, присели. Мороженое Павел пробовал впервые, очень понравилось. Когда съели, предложил девушке еще, та отказалась.

— Ну, тогда давай сходим в синематограф или цирк.

— Люблю кино, — тут же согласилась девушка, — давай.

Встав, прошли к остановке, сели на подошедший трамвай и вышли на Екатеринославской у кинотеатра имени Карла Маркса, в который пару лет назад переименовали электробиограф братьев Ломмер[49]. На тумбе рядом красовалась афиша «Броненосец Потемкин», на которой был изображен революционный матрос. Потолкавшись в кассе, взяли два билета и скоро сидели в полном зрителей зале, где стрекотал кинопроектор, а на немом экране разворачивалась драма.

Фильм обоим понравился, тем более что всё происходило в Одессе, которая каждому по-своему была дорога. Когда он закончился и молодые люди, обсуждая картину, вышли из фойе, нежаркое солнце клонилось к западу. До заката гуляли по Гимназической набережной, любуясь рекой и беседуя о разном, а когда стало смеркаться, Павел проводил Эмму домой. Она жила с мамой и сёстрами на улице Платова, в получасе ходу от управления.

Попрощались во дворе дома, Элла, простучав каблучками, исчезла в подъезде, а Павел закурил и неспешно пошел обратно, находясь под впечатлением от встречи.

Утром, предупредив начальника, направился в обслуживаемую им колонию. Она находилась под Харьковом, официально именовалась коммуной имени Дзержинского, и руководил ею интересный человек по фамилии Макаренко. Ранее он трудился в наркомпросе[50], где разработал новую систему воспитания безнадзорных детей, успешно внедрив в аналогичной колонии под Полтавой. Однако наркоматовские бюрократы признали её вредной, стали преследовать новатора, с чем не согласился председатель республиканского ОГПУ Балицкий. Он взял Макаренко к себе, назначив заведующим одной из патронируемых чекистами колоний.

В ней было девяносто воспитанников, в прошлом беспризорников, воров и бандитов, не успевших попасть в «места не столь отдаленные». Главными воспитательным факторами были труд и полувоенная дисциплина.

Спустя час Судоплатов входил на территорию коммуны. Она была обширной, в несколько гектаров, с жилыми одноэтажными домами, учебными и производственными корпусами. По периметры росли деревья, внутри разбиты цветники и клумбы.

Направился к административному зданию в центре, вошёл внутрь и проследовал в кабинет заведующего. Навстречу из-за стола поднялся сухощавый мужчина в полувоенной форме и очках, крепко пожали друг другу руки.

С первого дня знакомства оба пришлись друг другу по душе, между ними установились доверительные отношения. Тем более что Судоплатов знал «предмет», поскольку сам когда-то беспризорничал.

— Ну, как дела, Антон Семенович, что нового? — уселся на предложенный стул.

— Дела идут, контора пишет, — улыбнулся заведующий. — А из новостей: неделю назад привезли из ДОПРа[51] трёх ребят. Два спокойные, а третий бузит, сидит у меня под арестом.

— Так у вас же карцера нет! — рассмеялся Судоплатов.

— В подсобке сидит, определил ему трое суток.

— Интересно на него взглянуть.

Макаренко, встав из-за стола, прошёл к двери, открыл и крикнул:

— Дежурный!

В коридоре простучали ботинки, возник лет семнадцати парень с нарукавной повязкой.

— Я здесь, Антон Семенович!

— Приведи ко мне Гончарова.

— Есть!

Через несколько минут дверь снова отворилась, порог переступил… Шкет.

При виде знакомого лица он открыл рот и, вынув из карманов руки, бросился навстречу.

— Пашка!

Тот вскочил со стула, обнялись.

— Здорово, чёрт, — расчувствовался старый приятель. — Вот уж не думал тебя тут встретить.

— А я тебя, — держа за плечи, оглядывал его Судоплатов.

Шкет здорово подрос, был худым, но крепким, и с косой чёлкой. Одет был в мятый пиджак, широченные клеша и ботинки «джимми»[52].

— Так. Ты чего бузишь? — спросил Павел.

— Не хочу одевать ихнее шматье, — покосился на заведующего. — Оно всё одинаковое, как у малахольных.

— А чего ещё не хочешь?

— Учиться и работать. От неё кони дохнут.

Всё это время Макаренко молча наблюдал, поблескивая очками.

— Антон Семенович, — обернулся уполномоченный, — я возьму пока этого орла на беседу.

Тот не возражал, оба вышли в коридор и прошли в другой конец, где у Судоплатова было что-то вроде рабочего кабинета.

— Присаживайся, — кивнул на табуретку у стола, вслед за чем, снял кожанку и повесил на крючок.

— О! Так ты теперь гепеушник? — уставился арестант на малиновые петлицы.

— Да, и обслуживаю коммуну, — уселся за стол напротив. — Ну а ты как здесь оказался? Как ребята?