Комиссар госбезопасности

Телеграммы из Берлина и Швеции были отправлены за двумя подписями — посла и резидента, что бывало крайне редко и означало: информация имеет важное политическое значение. Полученные в Москве, они с визами Молотова и Берии препровождались Фитину и Судоплатову по линии НКВД с приказом немедленно представить по этому вопросу предложения. Фитин ознакомил с телеграммой Гукасова — начальника по работе с националистическими и эмигрантскими организациями в районах, примыкающих к советским границам. Того самого Гукасова, который годом ранее потребовал от партбюро расследовать персональное дело Павла. Все ещё с подозрением относясь к коллеге и, возможно, держа на него зло, тот не передал Судоплатову указание Берии и самостоятельно подготовил предложения по противостоянию немецким спецслужбам в Латвии, Литве и Эстонии, а затем напрямую направил их начальнику разведки. Суть заключалась в том, чтобы использовать лишь агентурную сеть трёх республик Прибалтики, состоявшую из русских и еврейских эмигрантов.

Разразился скандал.

Вызвав Фитина с Судоплатовым и выслушав сообщение начальника разведки по записке Гукасова, Берия спросил мнение последнего.

— У меня его нет, — честно ответил Павел. — Я не получал никаких указаний и не в курсе германских намерений в Прибалтике. В настоящее время занимаюсь совершенно другими делами.

Нарком налился краской и велел срочно ещё раз принести телеграммы. А в них увидел отсутствие подписи Судоплатова об ознакомлении.

— Гукасова ко мне! — рявкнул по телефону адъютанту, через несколько минут Гукасов стоял вытянувшись перед наркомом.

— Это что такое?! — Берия потряс перед ним бланками. — Стратегом себя мнишь?!

После чего последовала непередаваемая игра слов и выражений.

— Если ещё раз позволишь такое, — Лаврентий Павлович подошёл вплотную, — лично оторву голову. Свободен.

Когда бледный Гукасов покинул кабинет, Берия успокоился и сказал:

— Европа сейчас в огне войны, и задачи разведки в нынешних условиях стали совершенно иными.

Вслед за чем процитировал Сталина, потребовавшего активного включения оперативных сотрудников разведорганов в политические зондажные операции с использованием любых конфликтов в правящих кругах иностранных государств.

— Это, — подытожил Берия, — ключ к успеху в свержении нынешних правительств марионеточных государств, провозгласивших свою так называемую независимость в 1918 году под защитой германских штыков.

Из этой тирады оба сразу поняли, что имеются в виду государства Прибалтики.

— Немцы и раньше, и теперь, — продолжал Берия, — рассматривают их как свои провинции, считая колониями германской империи. Наша же задача состоит в том, чтобы сыграть на противоречиях между Англией и Швецией в данном регионе, — повернулся в сторону Судоплатова. — Обдумайте всё как следует и немедленно вызовите в Москву Чичаева. Потом доложите ваши соображения с учетом необходимых материальных ресурсов. Срок — три дня.

Самоуверенная и дерзкая постановка вопроса отражала то новое мышление, которое демонстрировали Сталин с Молотовым и Берия после подписания пакта, тот явно прибавил им веры в собственные возможности. В регионах, уже официально вошедших теперь в сферу интересов СССР, начиналась кардинально новая активная политика в целях влияния на внутренний курс правительств этих государств.

Прибывший в Москву Чичаев, резидент НКВД в Риге, сообщил о резких расхождениях и натянутых отношениях внутри правительства Латвии — прежде всего между президентом Ульманисом и военным министром Балодисом. Этот конфликт подрывал стабильность существовавшего режима, уже находившегося под двойным давлением — советским и германским.

Немцы опирались на своих преданных сторонников в экономических управленческих структурах и деловых кругах, в то время как СССР рассчитывал на влияние среди левых групп, связанных с компартией и профсоюзами. Латвия, как и другие государства Прибалтики, по существу являлась буферной зоной между Советским Союзом и Германией.

План создания широкой коалиции, где в правительстве должны быть представлены как немецкие, так и советские интересы, также обсуждался на встрече в кремлевском кабинете Молотова. Узнав о таком варианте, президент Латвии Ульманис выступил резко против, между тем как министр иностранных дел Вильгельм Мунтерс неожиданно одобрил эту идею. Обстановка в республике накалялась ещё и потому, что там ширилось и поддерживаемое СССР забастовочное движение. Углублялся и экономический кризис, вызванный начавшейся войной: традиционные торговые связи региона с Британией и Западной Европой оказались оборванными.