Комиссар госбезопасности

Начинался он коваными воротами на чугунных литых столбах, за которыми высились крыши четырех двухэтажных корпусов, расположенных попарно, под ними в два ряда тянулись торговые помещения, а дальше, насколько хватало глаз, меж возов рундуков и лавок шумела многоголосая толпа.

«Да, — мелькнуло в голове. — Тут народу побольше, чем в дивизии».

Миновав распахнутые ворота, у которых сидели нищие и инвалиды, Пашка влился в людской поток, и тот понёс его дальше. Все кругом что-то продавали, покупали, слышались смех и ругань, где-то пиликала гармошка.

Поток вынес мальчишку к съестным рядам, где на прилавках лежали всевозможные продукты. Здесь же, у громадных корзин, торговки продавали горячие лепешки и пирожки. Потянуло мясным духом, и у Пашки засосало под ложечкой.

В больнице кормили не ахти, на завтрак он сжевал черствую горбушку с пустым чаем, а время сейчас близилось к полудню. Когда одевался в кастелянной, в кармане гимнастерки обнаружил несколько смятых купюр, наверное, оставил брат или Бубнов, а в потайной прорези кожушка нащупал браунинг. «Сохранился», — подумал, засунув глубже.

Направившись к одной из торговок, приценился и купил четыре пирожка с ливером, которые ему завернули в газетный кулёк. Повертев головой по сторонам, увидел неподалеку закрытый на перемёт рундук, подошел к нему и, прислонившись спиной, стал есть.

Когда, умяв первый, принялся за второй, почувствовал чей-то взгляд.

Из-за угла на него смотрел голодными глазами оборванный, лет шести, конопатый пацан.

— Иди сюда, — откусил кусок Пашка и протянул кулёк.

Тот взял, быстро сжевал, похлопал себя по впалому животу — мол, порядок. Затем достал из кармана драного клифта окурок и чиркнул спичкой о подошву.

— Ширмачишь? — выпустил носом прозрачную струйку дыма.

— Чего? — не понял Пашка.

— Ну, в смысле, тыришь по карманам, — ухмыльнулся конопатый.

— Не, — Пашка повертел головой в кубанке.

В это время неподалеку появился наряд солдат с повязками на рукавах, конопатый пацан заорал: «Атас!», одновременно одна из торговок завизжала: «Рятуйте, обокрали!»

От неё, мелькая в толпе, улепётывали два оборванца, стоявший на стрёме конопатый припустил в другую сторону.

— Вон, вон их главный! — ткнула баба в Пашку пальцем, он не стал дожидаться, когда схватят и метнулся за конопатым.

Тот ловко уворачивался от зевак, ныряя под прилавки и возы, а потом сиганул в узкий проход в стене. Пашка за ним. Остановились в каком-то глухом дворе-колодце, отдышались.

— Нехило бегаешь, — цыкнул слюной на землю конопатый и протянул руку, — будем знакомы. Шкет.

— Выходит, ты воришка? — хмыкнул Пашка, пожав грязную узкую ладонь.

— А что тут такого? — пожал худенькими плечами Шкет. — Жить ведь как-то надо.

— Ну и где ты живешь?

— Тут рядом, на Молдаванке, — шмыгнул носом Шкет. — А тебе зачем?

— Понимаешь, я не местный, желательно где-нибудь на время приютиться.

— Чего проще, — рассмеялся новый знакомый. — Хиляй за мной.

Они вышли на улицу, которую Шкет назвал Молдаванкой, и углубились в мешанину домов. Все они были разные, в один-два этажа, некоторые с выносными балконами, по пути встречались небольшие магазины и лавки. Покружив с полчаса, вышли на заросший бурьяном пустырь и направились к полуразрушенному сараю.

Через дырявую крышу туда проникал дневной свет, в задней, из песчаника стене темнел широкий проем.

— Пришли, — обернулся Шкет и нырнул туда, Пашка следом.

Внутри оказалась полого уходящая во мрак галерея, высотой аршина три, запахло подвалом.

— Давай руку, — сказал новый знакомый, пошли в сгустившейся темноте. Затем куда-то свернули, вдали неясно забрезжило.

— Ну, вот мы и дома, — отпустил ладонь Шкет. — Как тебе фатера?

В свете дымившего в расщелине факела открылся вырубленный в камне просторный грот с высоким закопченным потолком и со стенами в прожилках кварца.

— Так, щас разведем огонь и будем ждать пацанов, — остановился у каменного очага в центре конопатый.

Через несколько минут в гроте потрескивал костер, разожжённый из сваленной сбоку охапки дров. Огонь лучше высветил помещение. Оно было квадратным, с гладким полом и подобием нар у стен. Между заваленными тряпьем нарами лежал плоский обломок ракушечника, на котором стояли закопченный медный чайник и несколько жестяных кружек.

— Да, интересное место, — Пашка, оглядевшись, присел на ящик у костра.

— А то, — рассмеялся Шкет, подняв на него глаза. — Это тебе не хухры-мухры. Одесские катакомбы.

— Что ещё за катакомбы?

— Ну, типа место, где раньше ломали камень, из которого строили дома. Из него сделан весь наш город.

— Вон оно что, понятно.

— Эти самые катакомбы везде, под всей Одессой, и тянутся на тыщу вёрст, — Шкет подбросил в огонь обломок доски.

— Иди ты!

— Век воли не видать, — конопатый щелкнул по зубам ногтем и прислушался. — Не иначе наши идут, щас будем шамать.

Издалека послышались шарканье и смех, донеслись звуки песни: