Комиссар госбезопасности. Спасти Сталина!

– Да готов, готов, заходи, чего в дверях застрял, – раздраженно буркнул бывший командарм.

– Серега, что такое? Чего такой хмурый? Выглядишь вроде на ять, что не так?

– Да усы эти задолбали, гады эдакие, кожа чешется! – пожаловался Кобрин, подтягивая нагрудный ремень портупеи и разыскивая взглядом фуражку.

– Тьфу ты, я уж подумал… – особист облегченно сморгнул, заставив Сергея мысленно усмехнуться: Витька, хоть и прекрасно знает, что подселить в товарища чужака невозможно, все еще бдит. Зря, понятное дело, за несколько прошедших дней ничего подозрительного не произошло. С другой стороны, не стоит его расхолаживать. Поскольку неизвестно, как оно дальше пойдет и на что способен их нынешний противник, пока так и остающийся неизвестным. Связь с будущим пока тоже не восстановилась – по прямому приказу Сталина Сергей проверял это каждый вечер, хоть и догадывался, что особого смысла в подобном нет: когда (слово «если» майор из сознания упорно выбрасывал) канал заработает, его наверняка тут же выдернут обратно. Пусть ненадолго, но выдернут, поскольку ситуация, вне всякого сомнения, пошла не просто нештатно, а как бы даже слегка катастрофически…

– Вить, да успокойся ты уже! Прекрасно ведь знаешь, что мне ничего не угрожает. В отличие от… ну, сам понимаешь…

– Понимаю, – понурился, тяжело вздыхая, Зыкин-Иванов. – Знаешь, Серега, иногда кажется, что я от всего этого реально мозгами двинусь. Каждую минуту ждать, что в мою голову какая-нибудь вражеская падла полезет…

Кобрин подошел ближе, внимательно вгляделся в лицо товарища.

И неожиданно рявкнул, припомнив бытность командира штурмовой роты:

– А ну, смирно! Значит, так! Поскольку сейчас я во всех смыслах старший по званию, приказываю: подобные мысли и страхи – отставить! Вот прямо сейчас, с этой самой секунды! Панику – прекратить! Все ясно?

– Так точно! – захлопал ресницами не ожидавший подобного перехода Зыкин, торопливо вытягиваясь по стойке «смирно».

– Вот и договорились. Вольно. И не разводи больше этих истерик, ты ж боевой командир! Слушать противно!

Убедившись, что товарищ успокоился, продолжил обычным голосом:

– Витя, я ведь уже говорил, сейчас нам бояться практически наверняка нечего – вторую попытку они сразу не предпримут. По крайней мере, до тех пор, пока искренне полагают, что Берия погиб, значит, их план выполнен как минимум наполовину. Как там Лаврентий Павлович, кстати?

– Нормально, уже работает.

– И как он воспринял произошедшие изменения?

Зыкин замялся, и Сергей понимающе улыбнулся:

– Вить, расслабься, никто нас не слушает, нынче с подобными технологиями достаточно туго, верно тебе говорю! Так что выкладывай как есть.

– Похоже, новый наркомат ему не сильно по душе, – угрюмо сообщил особист. – Особенно то, что группу «А» и проект «Мозг» в наше ведомство передали.

– Ничего, переживет, – усмехнулся Сергей. – У него и так работы выше крыши, плюс атомный проект вскоре пора будет начинать. Да и от кураторства нового комиссариата его никто не отстранял. Лишь бы палки в колеса НКПЛ не стал вставлять.

– С ума сошел?! – вскинулся товарищ. – Наркомат под личным контролем товарища Сталина, какие уж тут палки?!

– Тише, Вить, тише. Хладнокровнее. Я тебя услышал. А насчет остального – заканчивай психовать. Не думаю, что тебе чужую матрицу подсадят, вот честно!

– Это почему еще? – нахмурился лейтенант. – Я чего, не такой, как все?

– Ты мой рапорт не читал, что ли? Доступ позволяет.

– Не-а, не успел, он же сразу Самому на стол попал.

– Ну и зря, я там подробненько все, что вспомнил, обрисовал. Ладно, пара минут у нас еще имеется, так что вкратце расскажу. Понимаешь, тут ведь в чем фишка: чем сильнее человек в моральном плане, тем сложнее в него «вселиться». Это так называемые волевые показатели плюс идеологический настрой. А с волей и идеологией у наших командиров, особенно боевых, все в полном порядке, основная идея – любой ценой победить врага, пусть даже ценой собственной жизни. Все остальное категорически неприемлемо, особенно предательство, в какой бы форме оно ни происходило. Собственно, именно идея абсолютного самопожертвования ради великой ИДЕИ и есть наш самый главный козырь: ни немцы, ни тем более англосаксы, а я пятой точкой чувствую, что дело именно в них, на подобное просто не способны. Менталитет абсолютно иной, особенно в части жертвенности, то бишь готовности погибнуть ради других. «За други своя душу положить», слыхал, поди, такое выражение?

– Вроде слышал, – нахмурился Виктор. – Но это ж вроде церковное что-то?