Комиссар госбезопасности

— Прежде у нас проверь, что есть по Терновцам и мастерским, — посоветовал Моклецов, кладя перед собой чистые листы бумаги. — Выходит, одному составлять донесение.

— И вот еще что, — вернулся Пригода, — ОУН мобилизует силы, срок дан пять дней. А до нашей операции осталось три дня. Может быть, стоит на пару суток перенести наше выступление. Как раз на полном сборе групп и замкнем сеть.

— Они же не по ранжиру выстроят группы, подходи и веди! — как-то нетерпеливо вырвалось у Моклецова, но тут же он смягчил тон: — Предложу. Мысль правильная. Да поезжай ты… Счастливо!

Он любил заканчивать разговор этим благожелательным напутствием. И, надо сказать, часто оно оправдывалось.

* * *

С востока наплывала густо подсиненная туча с белесыми рваными закраинами, сквозь которые гигантскими косыми нитями спадали на землю солнечные лучи. На шоссе моросил дождь, а чуть дальше, к низине, ярко светились поля. Было тихо, пахло освеженной зеленью. Дышалось легко.

Антон утомился в пыльной дорожной духоте, пока на попутных грузовиках добирался до райцентра, откуда прямой путь на Терновцы, километров пять, без надежды на попутный транспорт. Да и не рассчитывал на него Антон, избегая нежелательных расспросов: «Кто? К кому? Кем доводишься?» Он широко шагал, умиротворенный и тишиной, и моросящим позади дождем, и раскинувшимся перед ним простором. Впереди виднелись Терновцы. Село уютно раскинулось за озером, спадая к нему огородами. Оно очень походило на то, в котором прошло детство Антона, и разведчик невольно забылся, перестав некоторое время думать о том, куда идет и зачем.

Лишь возле села благодушное настроение Антона сменилось напускной строгостью, он замедлил шаг, высматривая дом у края двух рядов тополей, с огородом в сторону озера. Увидел этот дом, а на огороде — пугало с чугунком на колу, что означало — можно являться.

Антон задами вышел к приземистой беленой хате, заметил любопытствующих соседей, успел отругать себя за то, что не пошел по селу открыто, а так наверняка вызвал ненужные предположения у посторонних.

На крыльце хаты появился высокий жилистый детина в майке, с деревянным ковшом в руке. Он пристально вгляделся в подходящего пришельца, зачерпнул из ведра воды, начал пить.

«Он!» — решил Антон, заметив бельмо на левом глазу хозяина, невольно улыбнулся, не столько приветливо, сколько довольный тем, что избавлен от поисков Жмача.

— Дайте напиться, товарищ, — направился к крыльцу Антон, посматривая на сени, нет ли там посторонних.

Беря протянутый ковш, Антон спросил:

— Как здравствует Жмач?

Прищуренный глаз с бельмом раскрылся.

— Здравствуют. А вам которого Жмача? — ответил кривой условленным вопросом.

— Да что тополя хочет продать.

— Передумал, сам строиться буду. Проходь в хату.

Они поздоровались.

— У меня время вот так, — провел пальцем по горлу Антон.

— Поешь с дороги и на дорогу, я живо, — засуетился Жмач, принес крынку молока, краюху хлеба, шмат окорока и исчез за дверью.

Антон и в самом деле здорово проголодался, жадно начал есть, осматривая горницу. Все тут было обычно: и скобленый стол, и деревянная кровать, и сундук, и фотографии над облупившимся комодом. И тут он разглядел за зеркальцем на комоде блестящий цилиндрик радиолампы. Оглядел потолок. Нет, электричества не было. Не видел и радиоприемника. Да и не водились они в хатах ни у кого.

«Есть рация, не иначе», — заключил Антон, вгрызаясь в кусок окорока.

Вернулся Жмач, прошел во вторую комнату, говоря:

— Туточки, туточки…

Антон решил сэкономить время, заговорил о втором поручении, спросив о старшине.

Жмач сразу вышел к нему, тревожно ответив:

— Служит. Хворает, — и сунул ему в руку черный, ребристый, как из-под губной помады, цилиндрик.

— Позови его, да поскорей, — попросил Антон.

Жмач живо натянул рубаху, сожалея:

— Что же сразу-то не сказал, сын под рукой был… Когда отдашь «шкурку»[6], на словах передай, опасно пошло, гепеушники шнырять стали, то и гляди за ребра подцепят. И ты зря приперся вот так.

Антон встал, с виду забеспокоился.

— Как велели, — оправдывался он.

— Передай, пусть в дом не посылают. Под пугалом на огороде буду оставлять что надо, ночью возьмут. А днем ни-ни.

И он ушел за старшиной.

Наблюдая через окно, куда направился Жмач, Антон достал цилиндрик, отвернул головку, извлек донесение, развернул его и увидел перечень боевых средств — от танков и самоходок до полевых гаубиц с обозначенным количеством. Не упуская из виду дорогу, он до последнего знака переписал все в блокнот, вырвал лист, сложил в размер почтовой марки и спрятал в прорез на поясе брюк. Донесение Жмача легло на прежнее место, цилиндрик разведчик положил в карман пиджака.

Антон походил по горнице, допил молоко. Снова достал блокнот, записал устное распоряжение Жмача, свое короткое впечатление от встречи, подчеркнул серьезную тревогу оуновца перед чекистами. Он все еще жевал, когда появился кривой.

— Идет следом, — сообщил он — и сразу к сундуку, откинул крышку, начал рыться в нем. Достав брюки с рубашкой, положил их на стул. Потом сходил в сени, принес полуботинки. И все это он делал молча, сосредоточенно.