Комиссия

Почему же все-таки обследуемый избрал столь неподходящую форму для подачи своих идей? Ответ на этот вопрос, по-видимому, следует искать в психическом складе данной личности. Болезненная застенчивость и неуверенность в собственной убедительности не позволили обследуемому сформулировать выдвинутую им теорию в выражениях простых и ясных. Точно так же в беседе с членами комиссии он всячески старался утаить свою мысль, скрыть ее в метафорах и аллегориях, увильнуть от четких определений, избежать однозначных ответов. Дескать, ежели желаете, вот вам нечто новое в философии, достойное внимания и изучения, а не желаете — что ж, ведь это не более чем бесхитростный рассказ случайного свидетеля происшествия, который, как выражается один из любимейших его поэтов, не осмелится нарушить покоя мироздания, во всяком случае, откровенно — Who am I to disturb the universe?[10]

Эта робость и привела в конечном счете к короткому замыканию души.

Обследуемый взялся написать очерк о творчестве Ш. Г., поощрявшем его занятия литературой и направлявшем его первые шаги на этом поприще. Однако чувство любви и признательности к другу, близкому человеку не позволило ему рассматривать произведения писателя в отрыве от их творца. Так он первый отверг собственную весть. Немой укор во взгляде ближнего, наблюдающего за ним в замочную скважину, смутил обследуемого, и он не посмел написать, что творчество Ш. Г. ему дороже и важнее Ш. Г. — человека. Душа его не выдержала напряжения, произошел срыв, выразившийся в безотчетных агрессивных действиях.

В свете всего вышесказанного мы предлагаем обследуемому избегать конфликтных ситуаций, способных привести к подобным потрясениям. Самым правильным для него будет последовать собственному примеру и поступить с героями Ш. Г. так, как в свое время, еще не будучи знаком с Агноном, он поступил с Ицхаком Кумером. Пусть герои Ш. Г. станут персонажами его собственных рассказов. Оставив затею воздать должное Ш. Г., пусть займется непосредственно теми, кого вызвало к жизни творческое воображение. И пусть это будет не академическая статья о выдающемся писателе, а увлекательное путешествие в компании личностей, созданных его творческой фантазией. Пусть обследуемый превращает их в кого угодно — в математические формулы или космические корабли, мчащиеся в просторах Вселенной.

Мы, нижеподписавшиеся, готовы дать любые гарантии, каких потребует обследуемый, что Ш. Г. поймет его (и, если сможет, простит)».

Я принял рекомендации комиссии полностью и тотчас приступил к описанию удивительных приключений героев романа Ш. Г. «На грани перелома», приключений, в которых участвовали не только сами его персонажи, но и их дети и внуки. К сожалению, это уже тема не «Комиссии». Это тема другого рассказа. Могу лишь отметить, что прежде, чем этот рассказ увидел свет, состоялись еще четыре заседания дисциплинарного суда, обсуждавшего проступок Аарона Цукермана. Разумеется, я не мыслю расстаться с читателем, не сообщив ему решения суда. Цукерману было вынесено порицание и предложено публично извиниться перед доктором Армстером; Армстеру же пришлось наконец платить алименты жене Цукермана на содержание троих детей, которых она воспитывает в доме своего мужа.

Кстати, я так и не удосужился выяснить, чего ради Цукерману вздумалось преследовать меня вплоть до самого дома отдыха на берегу моря в ту памятную ночь после первого заседания. Полагаю, однако, что ранение его было пустяшным — во всяком случае, он никогда о нем не вспоминал.