Комиссия

Нет, что-то совершенно иное. Из стен выступают фигуры женщин. Некоторые из них знакомы мне, других я вижу впервые. Нора Ибсена и Линор Эдгара По, Татьяна Пушкина и Аннет Роллана. Круги распались. Ицхак Кумер пьет коктейль с Офелией, и Шифра, жена Кумера, танцует танго с Дорианом Греем. Дина, возлюбленная Йосефа, подмигивает Платону Каратаеву, и Сирано де Бержерак посылает воздушный поцелуй Аксинье, казачке с берегов Тихого Дона.

Может, это великосветский бал?

Нет, не бал. Руки Ицхака Кумера дрожат, коктейль выплескивается из его бокала и красным пятном падает на платье Офелии. Офелия вскакивает со своего места и кричит громко и отчаянно, как кричат в исторических драмах. Все окружают ее и пытаются утешить, но увещевания оказываются тщетными, и тогда в гневе и неистовстве набрасываются собравшиеся на Ицхака Кумера. Набрасываются все, без различия расы и вероисповедания, пола и социального положения, языка и национальности. Кто с мечом, кто с дубиной, кто с камнем, а кто с осколком стекла. Мужчины и женщины, аристократы и простолюдины дерутся, отпихивают, толкают и давят друг друга в отчаянном стремлении добраться до Ицхака. А тот стоит с бокалом в дрожащей руке, и в глазах его страх и удивление. Вдруг из круга нападающих вырывается Йосеф и, раскинув руки, своим телом загораживает Ицхака. Удар Сирано де Бержерака сбивает его с ног, Дориан Грей заносит нож над Ицхаком, а Фауст собственной персоной приводит в действие магический кристалл. Платон Каратаев, орудуя железным прутом, прокладывает себе дорогу в толпе собравшихся.

Да что же это такое? Суд Линча?

Нет, и не суд Линча. Вот тонким пронзительным голосом завопила какая-то женщина, к ней присоединились остальные, мужчины начали разбегаться. Паника, давка, свалка и отступление… Воздух разрезают крики:

— Спасите! Бешенство! Водобоязнь!

Ицхак Кумер метался по комнате. Глаза его вылезли из орбит, на губах выступила пена. Вся публика удрала, спасаясь, сквозь стены. Мы снова остались втроем: Ицхак Кумер, Йосеф и я. Йосеф по-прежнему был распластан на полу и недвижен. Ицхак бросил взгляд по сторонам и, увидев, что, кроме меня, никого нет, направился в мою сторону. Я отступил. Он приблизил свое лицо к моему и оскалил зубы. Ужас сковал мои члены. Но тут Ицхак повернулся внезапно на сто восемьдесят градусов, подошел к Йосефу, взвалил его себе на спину и вместе с ним покинул комнату.

Придя в себя и снова обретя способность двигаться, я вернулся к столу и занялся работой — сочинением популярной статьи, — которую вынужден был прервать из-за неожиданного нашествия гостей».

Двадцать два года прошло с тех пор, как были написаны эти строки, которые теперь, в вечер последней ханукальной свечи, я читал великому старцу. Я остановился и посмотрел на Агнона. Глаза его были закрыты, а руки сложены на коленях. Из приемника доносилась джазовая музыка, потом ее сменила реклама.

— Читать дальше? — спросил я.

Он кивнул.

«Атомная бомба, сброшенная на Хиросиму и разрушившая город, превратила физику и химию в популярные науки. Как не может человек заниматься торговлей, не освоив дебета-кредита, так в наше время не может он заниматься, скажем, политикой, не изучив строение атома. Строение это несложно: атом представляет собой пустоту, в центре которой помещено маленькое ядро с большой массой, а вокруг него вращаются большие электроны с маленькой массой. Каждое движущееся тело, будь то камень или электрон, обладает энергией. Все виды энергии, известные нам доныне, являются результатом движения электронов. Но ученые в Америке взяли маленькое тяжелое ядро, расщепили его на части и таким образом сотворили новую энергию, называемую атомной. Известно, что лучше получить удар большим, но легким деревянным чурбаном, чем маленьким тяжелым камнем. Выражаясь языком науки: энергия зависит от массы. Эйнштейн выразил эту зависимость гениальной формулой: Е = МС². Разумеется, величина ядер и электронов — дело относительное, и те и другие слишком малы, чтобы воспринять их чувственно или даже вообразить. Но тем не менее с помощью хитрых приборов ученые сумели расщепить ядро и создать атомную бомбу, обладающую колоссальной разрушительной силой. И уже указали мудрецы на несоответствие технического прогресса человеческой морали, и уподобили нас младенцам, играющим спичками, или обезьянам, стащившим пистолет».

Когда я дочитал до конца, Агнон открыл глаза, описал рукой круг в воздухе и сказал:

— Разбитые сосуды… Может, это и вправду новые меха. Только как удержаться в них старому вину?

Это была моя последняя встреча с Агноном до того, как он слег. Когда же я зашел проведать его во время болезни, он жестом попросил меня придвинуться поближе и снова описал круг в воздухе — той рукой, которой еще владел. Потом с немалым усилием он проговорил по-немецки: Eine komische Lage — странное состояние… И я увидел, что он улыбается.

В.: Не этой ли книге, «Похождениям Биньямина Пятого», помог Ш. Г. увидеть свет и не о ней ли написал он статью?

О.: Да, это были «Похождения Биньямина Пятого».

В.: Спасибо.