Комиссия

— Помнишь, что он говорил об Обломове? Человек, предпочитающий заморозить свой творческий потенциал и вести вегетативное существование… Ага, вот: «Тип Обломова вовсе не ограничивается пределами одной России: обломовщина существует на всех континентах и под всеми широтами». Да, мой юный друг, — продолжал Володя (я не стал возражать против такого обращения, в сравнении с Кропоткиным я, безусловно, юн), — тут следует обратить внимание на слова «вегетативное существование». Это выражение употребляется как синоним беспечности, лени, вырождения, однако буквально «вегетативный» означает «растительный». Пренебрежительный оттенок это слово получило оттого, что спокойное существование растения, прикованного к земле, воспринималось как более низменное в сравнении с активным, действенным существованием животного, способного передвигаться с места на место. Во времена Кропоткина разница между растениями и животными была очевидной и не подлежащей сомнению. Однако с тех пор многое изменилось, границы стерлись, и наши представления стали иными. Сегодня специалисты утверждают, что растение и животное различаются лишь физиологическими функциями, и уж во всяком случае, растение нисколько не «примитивнее» животного. Более того, вполне вероятно, что роль растения в мироздании значительнее роли животного, хотя его деятельность и не так бросается в глаза. Ведь именно растение способно превращать минеральное вещество в органическое, животные используют уже готовые продукты.

Вот так и Обломов, существо вегетативное, совершил великую революцию. Революция эта была затем извращена, поскольку область истинной революции не живой организм и даже не растительная ткань, а лишь неживая материя. — Володя усмехнулся. — Ты слышал о Тойнби? Историк, антисемит. Так вот, этот антисемит заявлял, что еврейский народ окаменел, перестал быть живым организмом. Он и не подозревал, насколько он близок к истине. Ведь это сущая правда! Вот именно — перестал быть живым. Недаром ученые столь пристально наблюдают за процессами, происходящими в неживом материале. И какие бурные изменения происходят в этом «неживом»! Постоянное, непрерывное движение, отчаянная самостоятельность молекул, головокружительное перемещение атомов, великий потенциал элементарных частиц! Неподвижность неодушевленной материи — неподвижность кажущаяся. Разве не она источник энергии будущего? Да и прошлого, в сущности, тоже. Излучение света, тепла, электрическая, атомная энергия… Живые организмы тихо сгнивают после смерти, но смерть неживого — расщепление на части — сотрясает вселенную…

Володя захлебнулся своей бурной речью, вытащил из кармана платок, утер пот с лица и отложил в сторону том со статьями об «Обломове». Но тут же взял другую книгу, одну из тех, что лежали на столе, и раскрыл ее на странице, отмеченной закладкой.

— Я прочту тебе стихотворение. Вот: посвящено Обломову и еврейскому народу. Я надеюсь, тебе уже ясна связь между Обломовым и еврейским народом? Хочешь послушать?

Не дожидаясь моего ответа, он принялся декламировать. Дыхание его прерывалось. Он читал так, будто стоял в Москве на площади Маяковского, среди толпы восторженных почитателей. На самом же деле его единственным слушателем был я.

Поэма была гимном неодушевленной природе, смерть которой осуществляет бессмертие. Величественные, но туманные стансы, навеянные достижениями науки: расщепление атомного ядра, создание атомной бомбы, апокалипсис современного мира…

— Я неживой атом, — читал Володя, и я вспомнил, как тридцать два года назад он мечтал о создании своей формулы мироздания, уравнения с одним неизвестным.

Видимо, осознав невыполнимость задачи, он сдался и, как многие другие пророки, удовольствовался стихами. Выражаясь языком этих пророков, «сердцу моему сделалось отчего-то тесно в груди»…

В.: Нам неприятно прерывать тебя, но мы договорились о хронологических рамках. Ты явно уклонился в своем рассказе в сторону.

О.: Отнюдь нет. И вы тотчас сможете в этом убедиться. В ту минуту, когда Володя читал свои стихи, в моей памяти всплыли другие строки, которые на долгие годы определили мой жизненный путь. Я прочту по памяти:

«Сионизм — это воплощение национальной гордости, которая органически не может примириться с тем, что еврейская проблема не столь важна, как другие национальные проблемы. Конечное избавление мира — не более чем позорная ложь, доколе еврейский народ лишен своей земли. Мир, в котором у евреев нет собственного государства, это разбойничий притон, дом разврата, не имеющий права на существование».

В.: Кто это сказал?