Комиссия

В.: Надеемся, мы не обидим тебя, если скажем, что пример был не из самых удачных. Никакого синтеза не произошло, все осталось разобщенным, как и было, и твой товарищ сам подтвердил это, сказав: «То само по себе, а это само…» Между тем, ты утверждаешь, что Обломов и богатырь Самсон слились в твоей душе в единое целое. Оставим объяснение этого феномена психологам и перейдем к вопросу, который нас занимает. Мы слышали, что Обломову ты отплатил добром за все, что он для тебя сделал. Удостоился ли также и Самсон какого-нибудь воздаяния? Мы надеемся, вопрос тебе ясен.

О.: Безусловно. Я расплатился с «Самсоном Назареем» тем же манером — перевел его на иврит.

В.: Странно. Насколько нам известно, перевод «Самсона Назарея» был сделан Барухом Каро.

О.: Совершенно справедливо. Но это не помешало мне взяться за новый перевод, звучащий, как мне кажется, более современно, чем тот, что был сделан сорок лет назад.

В.: Ты можешь указать кого-то еще, кому ты отплатил подобным же образом?

О.: Да.

В.: Кому?

О.: Ш. Й. Агнону.

В.: Ты хочешь сказать, что перевел Агнона?

О.: Да, я перевел несколько его вещей.

В.: На какой же язык?

О.: На русский.

В.: И ты сделал это при его жизни?

О.: Когда я взялся за эту работу, он был жив.

В.: Он знал о том, что ты переводишь его произведения?

О.: Да.

В.: Откуда ему стало это известно?

О.: От меня.

В.: Ты был знаком с Агноном?

О.: Да.

В.: Вы много встречались?

О.: Да.

В.: Когда состоялась последняя встреча?

О.: Трудно сказать.

В.: Почему?

О.: Потому что невозможно установить, которая из двух последних встреч была на самом деле последней.

В.: Еще один парадокс. У тебя, разумеется, найдется достойное объяснение.

О.: Да.

В.: Мы слушаем.

О.: Я начну не с Агнона, а с Ицхака Кумера, героя романа Агнона «Совсем недавно», поскольку с Кумером я познакомился на несколько лет раньше, чем удостоился чести быть представленным Агнону. Открыв для себя Кумера, я написал о нем рассказ, который стал первым в серии «Похождения Биньямина Пятого». В то же самое время вышел в свет роман Артура Кестлера «Воры в ночи». Герой романа, юноша из Англии, вступает в одну из подпольных организаций, борющихся против англичан. Поскольку мой Биньямин Пятый был математиком и физиком и все его похождения совершались исключительно в плоскости науки, он прежде всего отключил Ицхака Кумера и Йосефа (героя Кестлера) от пуповины, соединявшей их с реальным миром живых людей, изобразил их, по обычаю математиков, символами и втиснул в сгусток формулы. И тотчас после этого, по обычаю физиков, принялся ставить на них опыты. Вскоре ему удалось установить, что Ицхак Кумер — это ядро атома, а Йосеф из «Воров в ночи» — вращающийся вокруг него электрон. Поместив Ицхака Кумера в центр комнаты, Биньямин запустил вокруг него Йосефа со все увеличивающейся скоростью, и в результате… вышло то, что вышло.

Через несколько лет я познакомился с Агноном лично. Когда меня представили ему, он сказал:

— А, так это ты написал рассказ об Ицхаке Кумере? А ты знаешь, что когда этот рассказ был опубликован, ко мне пришел один известный ученый и писатель и спросил: «Как это ты допускаешь, чтобы над тобой издевались?» А я ответил ему: «Один такой рассказ много дороже десяти статей обо мне».

Так завязались наши дружеские отношения. Однажды, в последний день Хануки, Агнон позвонил мне и попросил, чтобы я зашел к нему. Я пришел. Он был дома один. Из-за болезни глаз он не мог читать. Он сидел в кресле возле приемника, из которого лилась тихая музыка, и рассказывал… Рассказывал обычные свои истории: о Иерусалиме начала века, о проживавшем в нем ламедвавнике[8], о том, что он сказал дочери шведского короля на обеде, устроенном в его честь после присуждения ему Нобелевской премии. Время от времени мы прихлебывали югославский сливовец. Свечи в ханукальном светильнике вот-вот собирались потухнуть и отбрасывали вокруг последние мерцающие отблески света. Агнон поднялся с кресла и вышел из комнаты. Довольно долго я оставался в одиночестве. Вернулся он с двумя книгами в руках. Первая оказалась «Царским венцом» Шломо ибн-Габироля с параллельным итальянским переводом, специальное роскошное издание, посвященное Ш. Й. Агнону.

— Ты, верно, любишь «Царский венец»? — спросил он

Я ответил утвердительно. Он улыбнулся:

— Вот я и принес эти книги, чтобы доставить тебе удовольствие.

К моему великому изумлению, вторая книга оказалась «Похождениями Биньямина Пятого». Меня сбила с толку необычная обложка, поэтому я узнал ее не сразу. Агнон взялся за очки, висевшие у него на шее на шнурке, надел их, раскрыл книгу, отметил в ней какое-то место и протянул книгу мне:

— Читай вслух. Вот отсюда.

Я начал читать:

«Нечто, над чем я не властен, совершается в моей комнате. В ней возникли новые круги. Раскольников из „Преступления и наказания“ бегает вокруг Платона Каратаева из „Войны и мира“. Фауст вертится на оси, имя которой Вильгельм Телль; Сирано де Бержерак описывает круги вокруг Жана Вальжана, Дориан Грей следует за Гамлетом, Гайавата отплясывает индейский танец перед Джорданом, по которому звонили колокола.

Что это? Балет?