Комитет охраны мостов

Томск — это тупик. На нём заканчивается большая железная дорога, которая делает чух-чух на север только из одолжения полумиллионному городу, его восьми университетам, его студентам, его ссыльным полякам, эстонцам, латышам, калмыкам.

Здесь много исторического центра, и это исторический центр здорового человека: деревянный, резной, всё ещё недобитый. В Новосибирске его по молодости просто нет, а в Красноярске был, но большей частью изошёл пламенем — привет строительным товарищам Николая Григорьевича.

Здесь перевыполнен план по проспектам. Здесь самый мстительный памятник Чехову и вообще русским классикам — «Антон Павлович Чехов глазами пьяного мужика». Здесь Элли с Тотошкой верхом на льве едут в «Макдоналдс».

Когда-то это был хороший город молодых и для молодых. А теперь? А теперь мы-то откуда знаем, мог бы пожать плечами Серёгин.

Это город прежней славы и прежних надежд, для которых больше нет ни времени, ни места. Вот и славная журналистская история уже рассказана до жирной точки — местное ТВ-2 больше не ТВ-2.

Серёгин помнил компанию ещё региональным ТВ-вундеркиндом, которому дивились и которого ободрительно похлопывали по плечу старшие останкинские товарищи. Вот, говорили в столицах друг другу, видите, можно и в какой-то там занюханной Сибири делать нестыдный продукт и писать/снимать о чём хочешь. Независимое телевидение. Острые темы. Многие верили.

Верили и сами тэвэдвашники, и их сибирские коллеги, вот и Серёгин тоже.

А потом р-р-раз: повредился кабель, пропало вещание, нет эфира — нарушение лицензии, Роскомнадзор, РТРС, продлили по ошибке, уже исправляемся, всё, спасибо, уберите ваших детей от наших голубых экранов.

В наступивших в стране Синих сезонах телекомпания должна была закончиться. И она закончилась. Кошка, гулявшая сама по себе — многолетнее лого ТВ-2, — полетела с крыши, как царские орлы в Петрограде 1917-го. Одна маленькая незаметная революция в череде маленьких незаметных революций по всей Сибири. И по всей несибири тоже.

Из осколка ТВ-2 в итоге пересобралось небольшое новостное агентство, но это было уже, конечно, больше воспоминание, отблеск себя.

Серёгин поехал по давнему тэвэдвашному адресу, в последний окоп томского ТВ — на Елизаровых. Когда-то здесь у него было полно знакомых, в том числе и тех, кто мог бы помочь с поиском. Кто-то наверняка остался.

Он остановился около серого здания с надписью «Томская медиагруппа» и долго рассматривал бескошатную крышу. Покачал головой и зашёл в подъезд, не имея никакого конкретного соображения, кого спросить. Взялся перечислять охраннику всех подряд, и узнал, что Андрей и Лена умерли, Аркадий уехал, Серёгу не знают. Но Боря. Боря есть. А Нина? Это вы про Нину Александровну?

Нина училась вместе с ним, Серёгиным, в Екате, на курсе иностранного, когда он придумал себе карьеру переводчика. Карьера закончилась уже на третьем курсе, и Серёгин после этого двинул в Красноярск. А вот Нина доучилась и только после этого отправилась в родной Томск. Борька — он был младше на два, что ли, курса — поехал за ней. А может, уже и с ней. В любом случае они потом жили вместе, а затем не вместе. Но работать бок о бок, что удивительно, не прекратили и потом.

Серёгин за последние десять лет пару раз бывал на ТВ-2 по делам. С Борькой даже виделся в те разы, что-то обсуждали. Общий проект. Какое было смешное самоуверенное время.

Борька действительно оказался на месте. И он сразу узнал Серёгина — что было уже крупной удачей. Очки, почти лысый. Заулыбался. Обнял. Какими судьбами. Ох, Боря, не спрашивай, расскажу ещё.

Прошли, поболтали о разном: общие знакомые, что там дальше с «Дождём»[5], как тут теперь у ТВ-2. «Ваша личная жизнь — как сплошной некролог», вспомнил лучшее резюме по теме Серёгин.

— Не здесь? — спросил Борька по поводу главного.

— Не здесь, — кивнул Серёгин.

Решили часиков в восемь в одном местном кафе. (Это нормальное, сказал Боря, Юлькиным родителям принадлежит. Ты помнишь Юльку? Серёгин не помнил.)

Нина тоже пришла. Уставшая. Усталая. С седой прядью и глубоко прорезанными под глазами морщинами. Офигенная.

Обняла. Заметила все побитости Серёгинского лица. Чуть не заплакала. Это не из-за меня, утешал себя Серёгин, это у неё наверняка всё подряд накопилось. Ему было неловко.

Смотрите, сказал Серёгин, я вам разложу как есть. Вообще без каких-то, как знаю. А вы скажете. Или пошлёте меня куда подальше. Лады?

И он рассказал. Про «Комитет» и «Дефенс», про «рыбалку» «эшников» и прокурорских. Про мост. Мост, знаете ли, это самое увлекательное.

Мост «комитетчики» планировали взорвать в «Майнкрафте». Моделировали, значит, рисовали, оценивали, как его лего лучше разлетится. Тем самым, по мнению следствия, детишки готовились к взрыву реальному. Вот вам преступление. Вот вам наказание.

В телевизоре теперь просто говорят «мост», без дополнительных нюансов. Это если вообще — говорят.

— Ты это серьёзно? — помотал головой Борька. — Вот прямо в «Майнкрафте»? В игре? Совсем волчья какая-то подляна.

— Прямее некуда.

— И что им шьют?