Комкор М. В. Калмыков

Дорога из Владикавказа тянулась невероятно долго — разруха более всего разъела своей ржавчиной железнодорожный транспорт. Так что времени для неспешных раздумий было предостаточно. Вспоминал абитуриент Калмыков свои былые бои-походы, но чаще мысли уносили в будущее, заставляли размышлять о том, что ждет его в стенах академии, при встрече с профессорами и преподавателями, которые, как был наслышан, почти сплошь из генералов и полковников, старых, прижимистых и нудных.

В гражданскую немало таких же вот, как он, рабоче-крестьянских слушателей, говаривали, от силы месяц-другой выдерживали муштру научную, а затем сбегали обратно в свои красные полки, бригады, дивизии. Так поступил Василий Иванович Чапаев и поступил, наверное, правильно. Не возвратись он к весне девятнадцатого из академии, возможно, совсем бы по-иному сложилось начало могучего контрнаступления Восточного фронта, не были бы столь стремительно освобождены Бузулук, Бугуруслан, Бугульма, Белебей, Уфа и другие заволжские да башкирские города и села.

А бывший председатель военной секции Уфимского Совета Чеверев Александр?.. Он также был послан на учебу в Москву и тоже пробыл в ней не более двух месяцев. Вернувшись же в Сарапул, в штаб 2-й армии, заявил члену РВС С. И. Гусеву так:

«Артиллерию начинают с персидского или греческого катапульта. На черта мне катапульт, ежели гражданская война разгорается с каждым днем. Дьявол их забери вместе с их катапультом»[60].

И командарму В. И. Шорину Чеверев доложил напрямую:

«Кончил учиться. Не могу дальше. Кое-что теперь понимаю по тактике и топографии. И хватит с меня. Давайте назначение. Хочу опять в свой полк»[61].

Да на старую должность не поставили. Доверили быть командиром бригады, в которую входил былой чеверевский полк…

А прежнего председателя Златоустовского ревкома и командира кавалерийского полка имени Володарского Ковшова провожал Калмыков на учебу в Москву из родной 30-й дивизии самолично, вместе с братом Виталия Дмитриевича — Венедиктом, ставшим еще в Уфимском Сводном отряде его верным и неизменным начальником штаба. Направляя Виталия Ковшова в Академию Генерального штаба Красной Армии, РВС 3-й армии указал, что делает это, «дабы подвести под его блестящие командирские способности военно-научный фундамент».

Большим военачальником стал бы со временем старший из братьев Ковшовых. Это точно. Да военная судьба распорядилась по-другому. В ноябре 1919-го, не проучившись и года, Виталий Дмитриевич был командирован на защиту Красного Питера, затем воевал против панской Польши. По заключении мира с ней получил вызов ехать обратно в Академию, доучиваться, но сам испросил отсрочки до полного разгрома банд Булак-Булаховича. Так и сражался до самого этого дня, до 30 ноября 1920 года, в который и настигла его одна из последних бандитских пуль… И все-таки он вернулся в Москву. По настоянию командования Академии, как рассказывал Венедикт Дмитриевич, тело его погибшего смертью храбрых брата было перевезено в столицу и при участии всех слушателей захоронено у Кремлевской стены на Красной площади. «Приеду вот на место, — приказал себе Михаил Васильевич, — первым делом наведаюсь обязательно к нему, Виталию Ковшову…»

2.

То, конечно, были исключительные случаи. В целом же, несмотря на все превратности военного времени, первая советская Академия набирала силу, проводила выпуск за выпуском, и красные генштабисты оказывали все более ощутимую помощь командармам, начдивам, комбригам, улучшали боевое управление, налаживали работу штабов, организовывали непрерывную разведку, обеспечивали надежное взаимодействие и всестороннее обеспечение войск. В документах, готовившихся при их участии, как правило, содержались глубоко и умело продуманные идеи ведения боев, сражений, операций, поражавшие даже противника своей новизной, дерзостью.

Все так. Но нет-нет и екало сердце бывалого краскома: сумеет ли он всего лишь за три года совершить бросок от начальной городской школы и годичного саперно-подрывного класса сразу до специалиста с высшим военным образованием? Смущало командира-большевика, дважды краснознаменца и то, что по выпуску из Академии пошлют его на штабную работу, пускай и самого высокого уровня. Нет, Калмыков никогда не смотрел свысока на штабных работников, напротив, нередко завидовал железной логике мышления, остро развитой интуиции лучших из них.