— Будущее, к счастью, скрыто от нас милосердной пеленой неведения. Кто знал, что мы окажемся осаждены в нашей обители прямо посреди вольного города Теофилбург! Наверное, если бы мы все ведали, что ждет нас там, впереди, то с отчаяния, не смогли бы дождаться своей доли, раньше срока покончив с земною жизнью и ее скорбями... Но, думается мне, господа, вам теперь нескоро придется вложить мечи в ножны! А пока, попробуйте вот этого вот вина! «Коммагена», пять лет выдержки. И непременно с сыром! И, у меня для вас сюрприз — недавно нам показали новую, доселе невиданную никем игру под экзотичным названием —"шашки"!
Ужин был окончен. Я в задумчивости сидел у камина, допивая бокал прекрасного монастырского вина, и глядя, как догорают в нем последние поленья, и медленно покрываются пеплом бордовые угли. Тепло от очага приятно сочеталось с согревающим действием «Коммагены». Подняв полупустой бокал, я с удовольствием посмотрел вино на просвет от огня, наслаждаясь его цветом. Уж даже и не помню, когда мне в последний раз доводилось пить из стеклянного бокала! Пять лет в монастырском подвале пошли вину только на пользу. Люди, почему-то, редко выдерживают даже половину этого срока...
— Ну что, думаешь, — продешевил?
Литц, неслышно подойдя ко мне сзади, встал у камина, грея руки о его закопченную полку. Черненькие маслянистые глазки мага смотрели на меня весело и зло.
— Нет. Пытаюсь понять, что будет дальше.
— Совершенно понятно, что будет, — Литц в пару глотков опустошил свой кубок, с сожалением посмотрев на его дно. — Совершенно понятно, что будет, Энно. Все это уже было, и не раз. Всегда одно и то же. Когда наверху становится тесно, сначала в ход идут интриги, потом — заговоры, потом — убийства, ну, а в конце — война. Так что мне вот совсем неинтересно думать о том, что будет! Мне хотелось бы знать другое — как чувствует себя тот, из-за чьей жадности погибнут теперь десятки тысяч людей?
В черных глазах мага отражалось пламя очага, что заставило меня вспомнить тот день в таверне «Кабаний клык», когда погиб Эйхе. Не без труда я прогнал воспоминания прочь.
— Иди к Кхорну, моралист. Я тут не при чем. Я всего лишь продал древнюю, как дерьмо Горбада, штукенцию любителям старины, а уж что за спектакли они с нею устраивают — меня не касается!
Литц саркастически ухмыльнулся, кочергой шевеля угли в камине. В полутьме его мефистофильский профиль источал ехидство и скептицизм к любым моим оправданиям.
— И вообще, какая, хаос побери, разница? Ну, отдал бы я лук Тереллину, а он бы продал его этому Эушвицу. Только и всего. Я сократил передаточное звено. Результат был бы один. К тому же, может быть, все-таки они договорятся миром!
— Да сейчас!
Литц достал с пояса фляжку и приложился к ней. Потом продолжил с тем же сарказмом:
— Ни к чему они не придут. Волленбург явно упивается победой. Его партия мысленно уже делит города, земли и шахты! Кессель же вне себя от бешенства. Его сторонники прямо сейчас подзуживают его начать войну, и, несомненно, добьются своего. Думаешь, кто-то из них пойдет на поклон к экзархам? Да никогда! К тому же, это очень дорого... Вот лет через двадцать непрерывной войны, если в бою весы не склонятся ни на чью сторону, и все истратят силы, разорят свои земли и угробят армии — вот тогда, может быть, начнутся какие-то переговоры! А может, и нет.
Литц поднялся.
— И, поверь мне, Тереллин ни за что не отдал бы Драконий лук Волленбургу. В отличие от тебя, он бы сначала разобрался. что это такое, и сразу бы понял, чем все это грозит! Ну, а ты, конечно, можешь успокаивать себя. Но в глубине души ты ведь понимаешь, что к чему!
Глава 54
Глава 54
Несколько дней мы патрулировали улицы в окрестностях монастыря. Каждый раз приходилось вступать в стычки, — то с мародерами, то со сторонниками одной из противоборствующих сторон. Чаще всего на нас нападали люди из группировки «фалькистов», носивших желтые значки и щиты желтого цвета с изображением летящей птицы.
— Кто они такие, герр Дёбрингер? — спростил я старика-комтура, обходя с ним позиции на монастырской стене.
— Люди Гернхарда фон Фалькенхайма. В былое время этот род был бургграфами Теофилбурга.
— А на чьей они стороне?
Комтур усмехнулся в седую бороду.
— Очень наивный вопрос, юноша. На своей, конечно же! Если бы они действовали в чужих интересах, то не носили бы цветов бургграфа!
— Мне казалось, что война идет между Руппенкохами и Хозицерами?
— Руппенкохи? — Комтур презрительно покачал головой. — Кто они такие? Разбогатевшие купцы, пролезшие в ратушу! Род, ослабленный потерей главы! То же можно сказать и про Хозицеров. Нет, все намного серьезней! Давайте поднимемся чуть выше, я вам покажу.
С высокой стены монастыря мы поднялись на еще более высокую башню. Отсюда был виден весь город, от ворот до ворот. Все это пространство занимал лес крыш, только на месте городской площади зиял разрыв в застройке.
Комтур указал в сторону севера.