И тут есть нюанс. Если хоть один из них сбивался при даче клятвы, – все, попытка не защитана, начинай сначала. Сбился три раза подряд – до свидания, ты со своими клятвами неугоден Свету, и он не помог тебе! Поэтому Лазарикус благоразумно забыл про необходимость этой процедуры – ведь нет ни одного шанса, что эти малограмотные женщины смогут произнести клятву без запинки!
– В общем, давайте так. Бабу эту я заберу. Доставлю ее в ближайшую диоцезию с камерой дознания. Мы сами из Андтага, на службе у викария. Скорее всего, им и надо ее передать. Пусть там с ней разбираются. А вы, Лазарикус, можете считать себя полностью исполнившим свой долг. Тзинч побери, хотелось бы мне так сказать о себе самом! Я прямо завидую вам, ей-Свет! Ну, мы договорились?
– Видимо, вы правы, сударь, – наконец промямлил Лазарикус. – Колдовство, – дело темное. Это вне компетенции светских судов!
– Кстати, а почему Совет господ направил вас, а не кого-нибудь из Инквизиции?
Лазарикус замялся.
– У господ города некоторые разногласия с церковью. Назначение викария, произведенное последний раз Советом, вызвало большое неудовольствие Конклава…
Ну, разумеется. Грызня за инвеституру. Церковники и светские власти никак не могут решить, кто назначает священников – Конклав, капитулы диоцезов, князья, графы, или городские советы. Потому что здесь замешаны большие по местным меркам деньги, и немалая власть.
На лице Бейно Лазарикуса несколько секунд отражалась яростная борьба мысли. Наконец, он принял решение.
– Герр Андерклинг, я полагаю, вы не откажетесь подписать расписку, о том, что ведьма передана вам для сожжения в Андтаге?
Да, пожалуйста!
– Конечно! Дайте пергамент.
– Позвольте, я сам напишу текст. Для Совета господ важны формулировки…
Чертов бюрократ!
– Пишите. Но я прочту, прежде чем подписать!
– О, разумеется!
И он с помощником отправился в дом старосты, готовить свою отмазку перед городскими альтманами.
А мне надо было устроить «ведьму» и позаботиться о продовольствии.
--------------------------------------
* нёзель - примерно 0,6 литра
Главы 7-8
Глава 7
Сначала я увидел Даррема, который болтал на площади с поселянами и стражниками. Костер, на котором должны были спалить фройляйн Азалайсу, давно прогорел, и по золе весело бегали деревенские дети, играя в «сожжение ведьмы».
– Даррем! Где наши?
– Рыцарь и валетт отдыхают в доме кузнеца. Он, по случаю, меняет подкову лошади мастера Эйхе.
– Давай, покажи, где это.
Жилище кузнеца мы нашли легко, по звонкому стуку железа о железо. Возле дома были подвязаны лошади – рыцаря и Стусса. Оруженосец вычесывал им гривы и хвосты. Даррем усмехнулся, на что мальчишка взглянул на него с ненавистью. Гелло (как и все остальные оруженосцы, кого мне довелось знать) считал чистку лошадей мужицкой работой.
Рыцарь сидел в доме за столом и нетерпеливо барабанил пальцами по его плохо выструганным доскам.
– Чего вы тут ждете? Мне казалось, вам должны перековать лошадь?
– Да, только у этого олуха не оказалось ни одной подковы. Жду, пока выкует. Очень неторопливый, сукин сын! Что у вас там с этой ведьмой, Энно?
– Возьмем с собой. Как я и думал, следствие проведено Тзинч-знает-как.
– Энно! – Рыцарь был недоволен, – я хочу быстрее вернуться! Зачем нам лишний груз? Сдадим ее в Оденельштадте, раз уж ты желаешь, чтобы все было по закону, да и поехали дальше!
– Вы вроде бы не хотели, чтобы мы заезжали в город?
– И сейчас не хочу, Кхорн возьми, но что поделать?
– Она нас не задержит. Привяжу ее к лошади, пусть бежит. Захочет жить – будет поспевать за нами! Все равно мы идем шагом.
– И она сможет идти? Из того, что я видел, у нее должны были обгореть ноги!
– Нет, как не удивительно!
– Допустим. Допустим, она пойдет сама. А кормить ее чем?
– Разве Стуссу не удалось добыть еды?
Рыцарь скривился, как будто проглотил клопа.
– Он заказал нам дюжину хлебов – они вскоре испекутся, и приобрел четыре фунта молодого сыра. Не знаю, стоит ли ожидать большего. Вы же знаете, этому идиоту ничего нельзя поручить! Да и у них особо ничего нет. До урожая далеко!
– Но я видел на улице прекрасных гусей, а на пастбище есть и овцы и телята. Мельничиха мне говорила, что собиралась кормить поросят – не хряка, не свинью, а именно поросят!
– Вот это славно. Потолкуйте с ней, нам бы не помешала пара подсвинков! А с бабой этой – поступай, как знаешь, только чтобы нас это не замедлило!
Я вернулся к дому старосты.
Лазарикус наконец накалякал свою индульгенцию, и теперь промокал чернила с пергамента сухим песком. Увидев меня, он даже обрадовался.
– Прошу вас, герр Андерклинг.
Пергамент был покрыт аккуратными письменами, не понятными мне от слова «совсем».
– Это что, антикшпрейх? Вы не могли написать это на человеческом языке? Я не могу это подписать!
Лазарикус явно был доволен. Показал, что есть вещи, которые знает он, и не знаю я. Жалкий, самовлюбленный дебил!
– Извольте, я пропишу текст ниже на рейкшпиле.
– Да уж, окажите любезность.
Пока он снова распечатывал чернильницу и, высунув язык, усердно скрипел пером, я вышел проведать спасенную фройляйн.