Комментарии к жизни. Книга третья

Самолет взлетел в назначенное время и поднялся высоко над городом, с его куполами, древними могилами и длинными многоквартирными уродливыми зданиями, претенциозными и недавно построенными. За городом был река, извивающаяся и открытая, ее воды были бледно-сине-зелеными, и самолет последовал за ней, направляясь главным образом на юго-восток. Мы выровнялись на высоте приблизительно шесть тысяч футов, и перед нами лежала местность, вся аккуратно разбитая на серо-зеленые участки неправильной формы, и каждый человек владел небольшой ее частью. Река текла, блуждая мимо многих деревень, и от нее тянулись прямые, узкие, искусственные каналы, простирающиеся в поля. Сотни миль далеко на восток начали показываться заснеженные горы, эфирные и нереальные в их розовом сиянии. Они сначала, казалось, плыли выше горизонта, и было трудно поверить, что они были горами, с острыми пиками и массивными формированиями. С поверхности земли на том расстоянии их нельзя было заметить, но с этой высоты они были видимы и захватывающе прекрасны. Невозможно было отвести от них взгляд из-за страха упустить малейший нюанс в их красоте и великолепии. Одна цепь медленно уступала место другой, один массивный пик — другому. Они охватили горизонт на северо-востоке, и даже после того, как мы пролетели два часа, они все еще были там. Это было действительно невероятно: цвет, необъятность и одиночество. Вы забывали обо всем остальном: о пассажирах, капитане, задающем вопросы, и хозяйке, требующей билеты. Это не было как поглощение ребенка игрушкой, ни монаха его обителью, ни саньясина на берегу реки. Это было состояние полного внимания, в котором не было никакого отвлечения. Была только красота и слава земли. Не было никакого наблюдателя.

Физиолог, аналитик и военный медик, был пухлым, с большой головой и серьезными глазами. Он пришел, как он сказал, чтобы обсудить несколько моментов, однако, не будет использовать терминологию психологии и анализа, но будет придерживаться слов, с которыми мы оба были знакомы. Изучив известных психологов и побывав у одного из их, он познакомился с ограниченными возможностями современной психологии, также как и ее терапевтической ценностью. Как объяснил он, она не всегда имела успех, но у нее были большие возможности в руках нужных людей. Конечно, было множество шарлатанов, но этого следовало ожидать. Он также изучал, восточный образ мысли и восточное идеальное сознание.

«Когда впервые подсознательное было обнаружено и описано здесь, на Западе, ни один университет не нашел для него места, и ни одно издательство не решилось выпустить книгу. Но теперь, конечно, после нескольких десятилетий, это слово у всех на устах. Нам нравится думать, что мы первооткрыватели всего, и что Восток является джунглями мистицизма и уловок, но факт — то, что Восток совершил исследование сознания много столетий назад, но только они использовали иные символы, с более обширными значениями. Я говорю это только для того, что показать, что я стремлюсь изучать и не имею обычной предвзятости в этом вопросе. Мы, специалисты в области психологии, действительно помогаем не умеющим приспособиться возвращаться к обществу, и это, кажется, наша главная забота. Но так или иначе лично я не удовлетворен этим, что приводит меня к одному из пунктов, которые я хочу обсудить. Неужели это все, что мы, психологи, можем сделать? Мы не можем делать больше, чем просто помогать неприспособленным индивидуумам возвращаться в общество?»

Действительно ли общество здорово, и индивидуум должен возвратиться в него? Разве не само общество помогло сделать индивида нездоровым? Конечно, нездоровое должно быть здоровым, что само собой разумеется, но почему индивидуум должен приспосабливаться к нездоровому обществу? Если он здоров, то не станет его частью. Без того, чтобы сначала поставить под вопрос здоровье общества, что проку помогать не приспособленным к жизни людям соответствовать обществу?

«Я не думаю, что общество здорово. Оно состоит и управляется надломленными людьми, ищущими власти, суеверными личностями. Это всегда в состоянии потрясения. В течение прошлой войны я помогал в работе, пытаясь привести в порядок негодных в армии, которые не могли приспособиться к ужасу поля битвы. Они были, вероятно, правы, но шла война, и ее надо было выиграть. Некоторые из тех, кто сражался и выжил, все еще нуждаются в психиатрической помощи, и вернуть их обратно в общество будет настоящей трудностью».

Помогать индивидууму вписываться в общество, которое вечно воюет с самим собой — вот это все, что психологи и психоаналитики, как предполагается, делают? Неужели индивидуума будут лечить только для того, чтобы убивать или быть убитым? Если вас не убивают или не сводят с ума, то должны ли вы вписываться в структуру ненависти, зависти, амбиций и суеверия, которая может быть очень научной.