Комментарии: Заметки о современной литературе

На презентации книги Людмилы Сараскиной «Александр Солженицын», прошедшей 8 апреля в Доме русского зарубежья, многие выступавшие хвалили инициативу издательства «Молодая гвардия», придумавшего публиковать биографии не только тех «замечательных людей», которые ушли из жизни, но и тех, кто благополучно здравствует. Мне же эта идея была не по душе.

Сам жанр жизнеописания предполагает завершенность сюжета и известную временную дистанцию. (Летучие рекламные биографии политиков и идолов масскульта тут не в счет: их публичная жизнь – мотыльковая, кто о них будет помнить после смерти?)

Солженицын же – столь мощная, масштабная фигура, что вблизи ее и не рассмотреть хорошенько. Надо отодвинуться. Надо дать сформироваться солженицыноведению (слово неуклюжее, да другого пока не придумали) как науке, а это дело будущего. Да и неловко как-то писать биографию живого классика, в особенности если обстоятельства доставили тебе счастье знакомства с ним: все время невольно будешь оглядываться, одергивать себя, опасаясь вызвать недовольство своего персонажа. Все эти соображения возникли в моей голове давно, когда я узнала, что Людмила Сараскина пишет книгу о Солженицыне для серии «ЖЗЛ». К тому же, как это подтвердила и Наталья Дмитриевна Солженицына, сам писатель – не сторонник идеи прижизненной биографии: как же нарушить его волю?

Но, по мере того как прояснялись обстоятельства работы над книгой, моя уверенность в неуместности прижизненной биографии Солженицына оказалась сильно поколебленной.

Еще до того, как последовало предложение от «Молодой гвардии», Сараскина принялась составлять летопись жизни Солженицына. Работа, как поясняет исследователь в своих интервью, заняла два с половиной года, и по окончании ее обнаружилось много лакун, неясных мест, противоречащих друг другу фактов. Сараскина – профессиональный литературовед и въедливый биограф. Полагаю, она не раз мечтала задать вопросы героям своих прежних книг – Достоевскому, Аполлинарии Сусловой, Спешневу: вот этот эпизод имел место в жизни? Или это легенда? А как оно было на самом деле? Ни один литературовед не отказался бы побеседовать с объектом собственных штудий. У Сараскиной оказалась такая возможность. «Александр Исаевич терпеливо, с большими подробностями мне отвечал. Так, по военным картам полувековой давности мы восстановили весь его фронтовой путь, много говорили о детских и юношеских годах в Ростове, о родне, о товарищах по ГУЛАГу. Расшифровывая пленки, я всякий раз обнаруживала текст первоклассного качества» (из интервью П. Басинскому – «Российская газета», 2007, 11 декабря).

Да, прижизненной биографии Солженицын не хотел. Но когда издательство «Молодая гвардия» запланировало книгу о Солженицыне в серии «Биография продолжается», выяснилось, что писатель не имеет юридического права запретить издательству публиковать ее. Понятно, что Солженицын предпочел рекомендовать автора, уже накопившего большой материал, пользующегося его доверием и расположением. Тут обнаружились и другие плюсы сотрудничества биографа со своим персонажем. Солженицын передал Сараскиной рукописи, о которых не было известно вовсе: детские и юношеские опыты в стихах и прозе (просто удивительно, как они вообще сохранились), уцелевшие военные рассказы (большая часть фронтовых тетрадей пропала на Лубянке), огромный корпус переписки с разными людьми, много значившими в разные моменты его жизни.

Что перевешивает на чаше весов: свобода биографа, не стесненного личными обязательствами по отношению к предмету исследования, или осведомленность и посвященность, возникающие из возможности контактов с Солженицыным, его расположения и доверия, его готовности к сотрудничеству? Быть биографом Солженицына трудно еще и потому, что у многих есть иллюзия, будто Солженицын сам рассказал все о своей жизни. «Бодался теленок с дубом», «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» – произведения мемуарного жанра, мемуарные фрагменты обильно вкраплены в «Архипелаг ГУЛАГ», автобиографический характер романа «В круге первом» подчеркивали не только автор, но и его прототипы (решился же Панин назвать свои воспоминания «Записками Сологдина»). Главному герою «Ракового корпуса» оставлена не только болезнь автора, но и его биографические обстоятельства, а рассказ «Матрёнин двор», кажется, и вовсе не содержит вымысла. Все это создает ощущение, что биография Солженицына – в его книгах. Но в действительности читатель знает лишь то, что счел нужным сообщить Солженицын, и не более того, что знал сам писатель.

Возьмем, к примеру, самый драматический момент в книге «Бодался теленок с дубом» – эпизод травли и последующей высылки писателя в 1974 году, после того как на Западе стал публиковаться «Архипелаг». Солженицын строит прогнозы, что с ним собираются сделать властители. Убийство, считает писатель, маловероятно. Арест и срок – тоже. Ссылка без ареста и высылка за границу были признаны им равно возможными вариантами.