Комментарии: Заметки о современной литературе

И та и другая, безусловно, отрицали сталинизм, тоталитаризм, подавление личной свободы, и та и другая находились в резкой оппозиции к брежневскому режиму. Но если одна – представленная крупнее всего Сахаровым – наследовала русской революционно-демократической традиции, не была чужда идеям марксизма и «социализма с человеческим лицом», то авторы сборника «Из-под глыб», обратившие взоры в сторону духовного, национального и культурного возрождения России, опирались на наследие Толстого и Достоевского, на идеи, выраженные представителями русской религиозно-философской мысли, и в значительной степени продолжали традицию знаменитого сборника «Вехи», авторы которого подвергли резкой критике духовные основы русской интеллигенции, ее узкую революционистскую ориентацию, ее слепоту.

«Вехи» вызвали резкие нападки со стороны революционной демократии. Однако в исторической перспективе видно, что предостережения авторов «Вех» оказались пророческими: не был продуктивен путь, с энтузиазмом избранный русской революционно-демократической интеллигенцией.

В статье «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни», одной из главных статей сборника «Из-под глыб», Солженицын требовал перенести на общество и нацию категории индивидуальной этики. Не партийное и национальное ожесточение, «но только раскаяние, поиск собственных ошибок и грехов. Перестать винить всех других – соседей и дальних, конкурентов географических, экономических, идеологических, всегда оправдывая лишь себя».

Это этическое требование явно неприемлемо для идеологии, которую Солженицын охарактеризовал с убийственной иронией, однако, как сам он подчеркнул, «обнаженно, но не искаженно»: «…русский народ по своим качествам благороднейший в мире; его история ни древняя, ни новейшая не запятнана ничем, недопустимо упрекать в чем-либо ни царизм, ни большевизм; не было национальных ошибок и грехов ни до 17-го года, ни после; мы не пережили никакой потери нравственной высоты и потому не испытываем необходимости совершенствоваться; с окраинными республиками нет национальных проблем и сегодня; ленинско-сталинское решение идеально; коммунизм даже немыслим без патриотизма; перспективы России – СССР сияющие, принадлежность к русским или не русским определяется исключительно кровью… писать Бог с большой буквы совершенно необязательно, но Правительство надо писать с большой… Всё это вместе у них называется русская идея. (Точно назвать такое направление: национал-большевизм.)».

В этом уничтожающем портрете идеи, выполненном в момент ее становления, поразительно угадано дальнейшее ее развитие, хотя в ту пору вряд ли можно было предположить, что иные писатели, с большой силой оплакавшие гибель русской деревни, слом национального хребта, уничтожение крестьянства, составят единый фронт с теми, кто исповедует идеологию, приведшую к национальной трагедии, научатся писать с большой буквы если не слово «правительство», так уж во всяком случае слово «держава» и во имя державности возвысят голос и против реформ, и против прав других народов, называя это «патриотизмом».

«А мы понимаем патриотизм, – пишет Солженицын, – как цельное и настойчивое чувство любви к своей нации со служением ей не угодливым, не поддержкою несправедливых ее притязаний, а откровенным в оценке пороков, грехов и в раскаянии за них». А если «ошибиться в раскаянии, то верней – в сторону большую, в пользу других. Принять заранее так: что нет таких соседей, перед которыми мы невиновны».

Движение, ставящее цели русского духовного и культурного возрождения, не воспримет национально-демократические движения враждебной себе силой, руководствуясь нравственной максимой Солженицына:

«По отношению ко всем окраинным и заокраинным народам, насильственно втянутым в нашу орбиту, только тогда чисто окажется наше раскаяние, если мы дадим им подлинную волю самим решать свою судьбу».

Пора резко отграничить русское культурно-национальное и христианско-демократическое движение, направленное на собирание нации как духовного организма, которое возможно только на пути отказа от давления на другие нации, на пути раскаяния, от советского шовинизма, который прекрасно уживается с лозунгами Интернационала.

Солженицын выступает за пробуждение национального самосознания, а отнюдь не за имперские притязания.

Многие недоуменно замечают, что, в то время как национальные движения в республиках, как правило, поддерживают реформы, направленные на демонтаж тоталитарной структуры, те, кто претендует быть выразителями русского национального самосознания, выступают преимущественно в роли охранителей отжившей системы.

Это часто порождает негативную реакцию по отношению ко всяким разговорам о русском культурном возрождении. К сожалению, не все сегодня понимают, что подлинная альтернатива «Памяти» и близким ей по духу образованиям – вовсе не национальный нигилизм, но идеи духовного и культурного возрождения, сочетающиеся с защитой либерально-демократических общественных преобразований.