Коммерция (август 2007)

Все трындели о постмодернизме, весьма уже старомодном, но недавно открытом у нас прилежными читателями Умберто Эко. В это время я оказался в гостях у одного из многочисленных новых коллекционеров, разбогатевшего на каких-то делах со среднеазиатскими республиками и устроившего себе с этих дел квартирку в центре Москвы, на последнем этаже высокого модернового дома - по московским параметрам она сходила за пентхаус. Тянувшийся к изящному среднеазиатский спец нанял продвинутого дизайнера, так что все мерцало неровно окрашенными поверхностями, тусклой позолотой, старыми зеркалами и карельской березой, небрежно перемешанной с хайтеком. Все это составляло обрамление для купленной коллекции картин одной восходящей арт-звезды, все лучше и лучше продающихся на отечественном рынке. Эти картины, голых комсомольцев в стиле вазописи классических Афин, я был призван посмотреть и оценить, а точнее - посмотреть и оценить тонкий вкус хозяина, его квартиру и радушие. Я оценил, восхитился, в голове был туман от виски, заедаемого бастурмой и азиатскими помидорами; неосознанный московский фьюжн, теперь уже исчезающий. Хотелось передышки от гостеприимства минут хоть на пять, так что я отправился в ванную - которая, как полагается, была с окном, изумрудно-зеленым итальянским кафелем и роскошным фикусом с посеребренными листьями.

За окном расстилался вид, и Москва, вообще-то не красавица, сейчас, в синеющих майских сумерках, выглядела маняще и многозначительно, как будто беременная будущим. Впечатление, должно быть, ложное. В изголовье вместительной ванны, держась на каких-то подчеркнуто авангардных скобах, был вмонтирован овальный мраморный рельеф, весомый и легкий одновременно. Рельеф представлял собой спящего мальчика, возраста непонятного, как обычно непонятен возраст вакхических путти, сочетающих младенческую пухлость с занятиями, от младенческой невинности далекими, - пьянством, стрельбой из лука, размышлениями о жизни и смерти и тому подобным. Фон был обработан суммарно и грубо, с каким-то нечетким наброском растительности, и составлял контраст телу, отполированному до сияющего блеска. Фигура спящего застыла в напряженной небрежности, одну руку он свесил в безвольном оцепенении, другая покоилась на груди. Ноги, слегка подогнутые, были слишком длинны для младенца, с удивительно тонкими коленями и щиколотками. В правой, безвольно висящей руке мальчик держал потухший факел, на голове его был венок из крупных маков, а поза напоминала микеланджеловскую «Ночь».

Мальчик был, безусловно, лучшим из всего, что находилось в квартире, - он придавал смысл бессмыслице, царившей вокруг него. На вопрос «Откуда?» хозяин с гордостью сообщил, что этот рельеф - круга Козловского, а может быть, даже и его самого - он недавно купил за пять тысяч долларов (сумму по тем временам немалую) у одного антиквара, разыскавшего предмет в какой-то провинциальной усадьбе. Я пытался возразить, что это явно не русская работа и что, судя по всему, рельеф более ранний, может быть, начала XVII века. Предположение хозяина раздражило - русскость уже тогда ценилась выше, чем какой-нибудь западный аноним. Ну а я, из любезности и безразличия, настаивать не стал. Теперь же я знаю, что не правы были мы оба.

Потом я выяснил у того самого антиквара, что рельеф этот прибыл из Вологодской области, где болтался в деревенском доме-мастерской одного художника, антикварова приятеля. Тот выменял его на три бутылки водки в начале восьмидесятых - у рабочих, разбиравших сгоревший сельский клуб, в свое время бывший чьей-то усадьбой. Рельеф был вмонтирован в стену и покрыт масляной краской мышиного цвета. Подбирая мебель для среднеазиатского спеца, антиквар заодно продал ему и рельеф, заплатив нуждавшемуся тогда художнику 500 долларов, чему тот был несказанно рад. От антиквара я узнал также, что спец умер при невыясненных обстоятельствах, началась катавасия с наследством, куда все делось - неизвестно, и что он, антиквар, считает рельеф вообще модерновым, одного времени с покойной усадьбой, что Козловского он приплел для цены и вообще это была удачная сделка. Чердак в английской провинции пока еще не всплывал. Антиквар ошибался тоже.