Коммод. Шаг в бездну

Вот видишь, ободрил его Коммод, сам все понимаешь. Значит, ты должен признать, что ошибки богов никак не могут служить оправданием для тех, кто пользуется подобного рода книгами.

Признаю, о лучший, признаю!

Вот и хорошо, следовательно, тебе должно быть понятно, что при чтении подобных клеветнических писулек могут возникнуть неприятные для власти аналогии. Ergo, ты должен быть казнен.

Читателя тоже отправили в клетку с голодным львом.

Какому-то толстяку он из любопытства распорол живот, желая выяснить, что тот прячет в своей утробе. Он называл одноногими и одноглазыми тех, кому выкалывал глаз или ломал ногу. Как-то в один из редких выходов в город он вдруг обнаружил, что в Риме скопилось слишком много инвалидов, увечных и больных людишек, что никак не украшало его столицу. На следующий день префекту города было приказано собрать всех калек, обмотать им ноги так, чтобы теперь их конечности были похожи на змеиные хвосты и нарядить кого титаном, кого драконом. Затем их выпустили на арену, и император всех сразил стрелами.

Благосклонно он встретил предложение своих вольноотпущенников переименовать месяцы: август было предложено именовать коммодом, сентябрь — геркулесом, октябрь — непобедимым, ноябрь — преодолевающим, декабрь — амазонским. Последний месяц года получил свое наименование в честь Марции, которая теперь обладала всеми правами императрицы и при выходах в город ей оказывались царские почести за исключением того, что в ее процессии отсутствовал факелоносец. Коммод заказал ее портрет, где Марция была изображена в качестве девы — воительницы. Чтобы доставить удовольствие «любимой женщине» — так Коммод называл ее в кругу друзей — император сам в наряде амазонки вышел на арену сражаться против гладиаторов.

Чем дальше, тем отчетливее фантазии цезаря приобретали мрачное, отдающее смрадом Аида зловоние. На все возражения, которые порой еще позволял себе Клеандр и крайне редко Тертулл, он давал один и тот же ответ — так хочет народ Рима! Переубедить его стало очень трудно. Собственно он перестал воспринимать возражения, он просто отказывался их слышать. На известие о том, что в казне мало денег, отвечал — продавайте должности. Каждому римскому гражданину хочется побыть членом какой-нибудь коллегии, посидеть на должности эдила, квестора, претора, а то и консула. Многие жаждут вписать свое имя во всадническое или в сенаторское сословия. Вот пусть и платят за удовольствие.

Однажды в хорошем настроении он принялся объяснять Тертуллу.

— Теперь все будет по — другому. Теперь мы все сплотимся в единую общину, где не будет ни бедных, ни богатых. Все будет общее, и каждый сможет пользоваться тем, чего у него нет, позаимствовав желанную вещь у соседа. Мы выстроим новый мир. Рим сожжем и возведем новый город. Он будет назван моим именем — Колония Коммодиана! Звучит?

Тертулл по привычке поклонился.

Император помолчал, потом признался.

— А вообще-то мне скучно, Постумий. Люди — мразь. У всех в утробах одно и тоже. Всех тянет на историческую белиберду. Полагают, что я слеп и не понимаю, какие именно аналогии они пытаются отыскать в так называемых сочинениях Тита Ливия, Тацита и иже с ними. Вся эта свора борзописцев смертной ненавистью ненавидела императоров. Вот по кому клетки с голодными львами плачут. Ты придумал бы что-нибудь?.. Хочешь, я дам тебе разрешение написать комедию. Можешь издеваться и насмехаться над кем угодно, но только чтобы было весело.

Тертулл опустил голову, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы.

— Что молчишь? — спросил Коммод.

— У меня не получится, — признался стихотворец.

— То есть? — вскинул брови император.

— У меня не получится весело.

— Почему?

— Не знаю, государь. Но весело не получается.

— А ты пробовал?

— Пробовал.

— Ну, этой беде мы тебе поможем. Ты еще не раздумал жениться на Норбане?

— Нет, господин.

— Вот и не женись. Я сам подберу тебе жену. Обхохочешься!

— Но, господин… — бросился к нему поэт.

— Не приближайся! — резко отстранился от него император. — Не сметь подходить близко!..

Тертулл застыл.

Император успокоился, отер пот со лба.

— Почему ты решил, что мой выбор окажется хуже, чем эта толстая девка? — чуть обидевшись, спросил цезарь. — Поверь, Постумий, я желаю тебе добра. Хочу, чтобы вновь заиграл твой блистательный комедийный дар, а то Рим заскучал. Все ходят, повесив носы. На улицах не слышно смеха. Погода их не радует, игры их не радуют, недовольны денежными раздачами — мол, маловаты! Пользуются бесплатным угощениям и тут же за столами поносят тех, чью щедрость должны были бы восхвалять. Надо взбодрить римлян, приятель, заставить их улыбнуться.

— А кто не улыбнется? — не удержался Тертулл.

— Как это? — удивился император, потом насупился. — Не будет смеха, будем искать виновных, это будет верное решение.

* * *

Из письма Постумия Тертулла наместнику обеих Панноний Бебию Корнелию Лонгу.