Коммод. Шаг в бездну

Добравшись до столицы, он, как был в полной военной форме, с легатским жезлом в руке, немедленно отправился на Палатин. В центральном портике его встретили ошеломленные взгляды часовых. Бебий решительно миновал невольно вытянувшихся солдат, вошел в вестибюль, куда с верха лестницы вприпрыжку бежал незнакомый ему преторианский центурион в сопровождении двух гвардейцев.

Еще с последних нижних ступенек центурион закричал.

— Легат — пропретор, ты арестован!

Бебий вздрогнул от неожиданности, однако сумел взять себя в руки и, оглядевшись, не скрывая удивления, спросил у набежавшего на него молоденького вояки.

— Где ты видишь здесь легата — пропретора, центурион? Если ты обращаешься ко мне, я сенатор и консул.

— Это не важно, Лонг. У меня приказ арестовать тебя.

— Покажи.

Центурион растерялся.

— Что показать?

— Приказ.

Тот замялся.

— Его сейчас оформляют.

— А — а, у тебя нет приказа? Значит, ты бунтовщик?! — Бебий выхватил меч. — Ты и твои дружки захватили в плен императора. Где император?

Центурион был явно напуган.

— Император в своих покоях. С ним все в порядке.

— Проводи меня к нему. Если приказ о моем аресте соответствует действительности, там меня и арестуешь.

— Я не имею права…

— Веди!

Увидев вошедшего в зал Бебия, Коммод оцепенел. Стоявшие рядом с ним придворные из вольноотпущенников тут же, бочком, переместились за спину императора. Только Лет остался стоять там, где его застало появление Корнелия Лонга. Взгляд он не поднял, пристально рассматривал мозаичный орнамент на полу.

— Бебий? Что ты здесь делаешь? — нервно выкрикнул Коммод.

— Я приехал по твоему вызову, государь.

Император немного успокоился, потом спросил.

— Я разве тебя вызывал?

— Вот приказ, — ответил Бебий и показал императору свиток.

Тот принял свиток, однако разворачивать его не стал, неопределенно промямлил.

— Может быть…

Лицо цезаря внезапно исказилось, щеку передернула судорога. Он отступил на шаг и тихо спросил.

— Как ты посмел войти ко мне с оружием?

В следующую минуту гнев его стал неудержим.

— Ты задумал злое? Что ты замыслил? Убить своего господина? Кто подучил тебя, Лонг? Ты дорого заплатишь за измену.

Бебий пробледнел, однако выговорил твердо.

— Измену еще надо доказать.

— А это что? — Коммод подбежал к столу и, схватив пачку писем, швырнул их в лицо Бебию. — Ты переписывался с предателем Клеандром! Здесь есть свидетельства верных мне людей. Они доносят, что вы вдвоем строили планы, как ловчее лишить меня жизни.

— О чем ты говоришь, Луций! Какие планы?

— Как ты меня назвал? Луций?! С каких это пор я стал Луцием для подвластных мне смертных? Ты будешь наказан за дерзость. Вирдумарий, взять его!

Германец, расположившийся у двери, шагнул неохотно, шел не спеша. Его тут же определи два преторианца. Лица у них были злые, жесткие. Бебий добровольно отдал меч, отстегнул прикрепленный к поясу кинжал. Квинт Эмилий Лет поднял голову. На плечах у него красовался красный плащ начальника лагерей. Между тем один из солдат попытался вырвать из рук Бебия легатский жезл, однако тот не отдал. Тогда его скрутили и потащили по коридорам в повал дома Домициана.

Вечером в просторное подземелье, где под одним из парусных сводов помещалась клетка, в которую поместили Бебия, явился император. Его сопровождал Квинт Эмилий Лет.

На этот раз император был настроен куда более дружественно. Голос не повышал, обвинениями не сыпал. Сразу сообщил, что лично разобрался с присланными на Бебия доносами. Согласен, что б'oльшая часть этой писанины откровенная чушь. Однако сомнения остаются. Он надеется, что с этой мелочевкой со временем тоже разберется, однако его смутило сегодняшнее поведение Бебия. Его, если можно так выразиться, неуважение по отношению к высшему должностному лицу в государстве.

Чуешь, спросил Коммод, чем пахнет это обвинение. Согласись, Бебий, воистину нет большего оскорбления для цезаря и отца коммодова народа (он так и выразился — коммодова!), чем бросить ему в лицо «Луций»! А твоя вызывающая манера держаться?! Тыканье приказом? Зачем это? Подобная дерзость, безусловно, требует наказания.

— В чем же выразилась моя дерзость? — спросил Бебий. Вид у него был угрюмый.

— Твой вопрос полностью подтверждает выдвинутые против тебя обвинения. Ты ведешь себя как человек, который не чувствует за собой никакой вины. Ты разговариваешь как та вошь, которая считает себя на равной ноге с повелителем мира потому, что пьет его кровь. Кто, позволь спросить, ворвался ко мне с оружием в руках? Подобное преступление заслуживает самого сурового наказания. Ты посмел назвать меня Луцием в присутствии все придворной своры. Ты полагаешь, они заткнутся, промолчат? Завтра весь город будет показывать на меня пальцем и называть Луцием. Не Коммодом, не величайшим, не существом, дружбы с которым добивается сам Геркулес, а каким-то Луцием. Тебе должно быть известно какое множество Луциев, Гаев, Гнеев, Децимов, Постумиев, Публиев, Титов и прочей сволочи шныряет по улицам моей великой Коммодианы. Ты полагаешь, что я ровня любому из них?