Коммодор

Значит, пройдет добрых восемь часов, прежде чем они обогнут Сальтхольм и будут в относительной безопасности. Справа по носу показался берег Дании, слабо различимый в предрассветной мгле. Пролив быстро сужался. Хорнблауэр представил сонных часовых и дозорных, которые всматриваются со своих постов в едва видимые паруса, вызывают своих сержантов и сержанты сонно выходят, чтобы проверить доклады часовых, а потом торопятся, чтобы уведомить своих лейтенантов. Барабаны бьют тревогу и артиллеристы бегут к пушкам. На датском берегу они готовятся к стрельбе; датчане — союзники Бонапарта и любой парус для них означает приближение врага. А на шведском? На что решился Бернадотт в течение нескольких последних дней? Остался ли бывший наполеоновский маршал нейтральным или в последний момент решил бросить вес Швеции на чашу весов своей родной страны?

Вот и низкие утесы Эльсинора, а вот верхушки колоколен Хельсинборга, спускающиеся к порту, и крепость, царящая над городом. «Лотос», почти на милю впереди, должен уже подходить к горловине пролива. Хорнблауэр направил свою подзорную трубу на шлюп: его реи перебрасовывались к повороту, но до сих пор не прозвучало ни одного выстрела. Следом повернул «Клэм». Дай Бог, чтобы неуклюжие бомбардирские кечи не подвели. Ага, вот оно — глухой тяжелый рокот первого пушечного выстрела и, следом за ним, рев залпа. Хорнблауэр перевел подзорную трубу на шведский берег. Над ним не было видно ни одного дымка. Теперь снова на датскую сторону. Появились клубы дыма, которые, правда, быстро развеялись на свежем ветре. По команде Буша рулевой повернул штурвал на одну-две рукоятки, готовясь к повороту; Эльсинор и Хельсингер неожиданно оказались совсем близко. Пролив шириной всего в три мили и Викери на «Лотосе» четко исполнял полученный приказ, придерживаясь левой кромки фарватера: в двух милях от Дании и только в одной миле от Швеции, а остальные корабли эскадры шли точно за ним. Если заговорят шведские пушки, к тому же хорошо наведенные, эскадра получит чувствительный удар.

Три всплеска на поверхности моря на правом траверзе; хотя ядра, оставившего их, было не разглядеть, в том, что именно оно сомневаться не приходилось. Правда, последний всплеск находился, по крайней мере, в кабельтове от борта. Шведские пушки все еще не стреляли; Хорнблауэру очень хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил ему причину — то ли шведские канониры были захвачены врасплох, то ли получили приказ не открывать огня. Эльсинор был уже позади траверза. Пролив начал расширяться. Хорнблауэр со щелчком сложил подзорную трубу, ощущая некоторое разочарование. Теперь ему трудно было понять, из-за чего он так беспокоился. Представив себе карту пролива, которую он так внимательно изучил накануне, Хорнблауэр сделал вывод, что пройдет еще около часа, прежде чем эскадра вновь приблизится к берегу на расстояние пушечного выстрела — там, где фарватер проходил вблизи шведского острова Гвен — или как там еще произносится это название на варварских северных языках. Эта последняя мысль заставила его оглядеться по сторонам. Браун стоял на своем посту, на шканцах, рядом с коммодором — как это и должно быть. Опершись руками о планширь, он разглядывал шведский берег. Хорнблауэр не видел его лица, но каждая черточка фигуры Брауна выражала готовность к немедленному действию. Бедняга, сколько раз он разглядывал незнакомые берега, на которые ему так никогда и не довелось ступить. Вообще, мир полон несправедливостей, но Брауна Хорнблауэру почему-то было особенно жалко.