Коммуна, или Студенческий роман

– Да вроде нет. Лаборантка сказала, что если надо – банки, там, ставить или попы для уколов домашним протирать – бери сколько надо. Потому что сильно большой процент на его выветривание в люфт отпущен.

– Вот! Вот поэтому наша дорогая подруга и сказала нам как можно быстрее пробки затыкать. Потому что даже из рюмки водки за минуту простоя девять молекулярных слоёв улетучивается, а в ней всего сорок градусов. Страшно представить, сколько энергетически ценных и, безусловно, питательных слоёв С2Н5ОН улетучивается из спирта девяностошестиградусного! Это же всю общагу теми люфтовыми слоями напоить можно!

– Примус! Кроткий! Вы тут, чтобы охранять меня и помогать мне! Ку-ку! – напомнила Полина.

– Да-да, любимая, прости. Просто были поражены масштабами доверенного тебе сокровища. Ты же не обидишь своих старых друзей, не так ли? Ты девушка приличная, спирт не употребляешь. А мы старые солдаты и не знаем никакого другого напитка. Так как?..

– За работу! – рявкнула Полина.

Пару вечеров они вполне успешно трудились совместно, и всё было нормально. Но как-то раз, когда Полина не смогла, потому что муж приходил из рейса, а аспиранту готовые срезы нужны были срочно, потому как научный руководитель подгонял с хоть какими-то результатами для представления на очередном съезде патологоанатомов, она вручила ключи Примусу. Тот тоже не мог, потому что дежурил в своей бессменной (пока) судебке, – и передал ключи Вадиму, коего они с Полиной уже вполне себе пристойно обучили расписанной на стене методике. Вадим прихватил Пургина – уж совсем неизвестно зачем, потому как ни живых, ни, тем более, мёртвых фельдшер Кроткий не боялся, и… И на следующее утро пришедшая на работу лаборантка нашла двоих крепких здоровенных третьекурсников, мирно и безмятежно спящих в обнимку на кафельном полу. Учитывая, что помещение не отапливалось, на дворе стоял ноябрь, то… такое без ущерба для здоровья можно перенести только в молодости. Хорошо, что лаборантка была опытная и многомудрая – недаром она дожила уже до правнуков, всё ещё работая и всё ещё отлично соображая, – она их растолкала, налила по маленькой мензурке «для опохмела». Затем просто пожурила хлопцев, напоила их горячим чаем, накормила своими бутербродами и отправила на занятия. И ещё хорошо, что у святой лаборантки была привычка приходить на работу очень рано. Если бы дрыхнущие мертвецким сном тела наших фигурантов обнаружил кто-то другой – могли бы запросто вылететь из комсомола и – что важнее – из института. Потому что комсомол через год будет уже неактуален, а вот высшее образование для простых парней станет куда менее доступным. Да и Полина бы бед не обралась, не будь на той кафедре такой замечательной лаборантки, каких уже – днём с огнём в нашем двадцать первом веке.

Одна беда – срезы той серии (парни честно отработали программу) вышли мутные. Потому что они в процессе трудов выпивали, чтобы, значит, легче работалось, и в какой-то момент им стало лень наливать себе спирт из тяжёлых десятилитровых бутылей, и они стали использовать тот, что уже у них в мензурках. Разбавляя по ходу пьесы…

Профессор придумал за своего аспиранта какие-то текущие промежуточные результаты, и последующие работы Полина выполняла в обществе толстого еврейского очкарика, понявшего, что иногда лучше контролировать процесс. Особенно если этот процесс – твой собственный, и никакие твои остепенённые мама и папа не смогут избежать порчи уникального, с трудом добытого материала, если тебе самому не интересен каждый этап работы. Полине с гнусавым мажором было не так весело, как с Примусом и Вадей, зато и не так страшно, как в одиночестве. В ознаменование окончания экспериментальной части его диссертации аспирант даже подарил Полине коробку седых шоколадных конфет, похожих на огромное окаменевшее мумиё. Она выкинула их в ближайшую мусорку. А старой лаборантке она, Примус и Кроткий подарили цветы, коньяк и целую торбу остродефицитных консервов. Просто потому, что она – очень хорошая.

Есть ли сейчас на теоретических кафедрах такие лаборантки? А были – были! И не только они. Были совершенно замечательные профессора, изумительные доценты, трудолюбивые ассистенты. Верные ремеслу бабники, искромётные зануды, дотошные синие чулки и любящие свою науку плейбои.

Биологи, физики, математики, химики, физиологи, анатомы, гистологи, патологоанатомы, микробиологи, иммунологи, генетики, фармакологи – низкий поклон вам до земли за теорию. Где бы было то зелёное древо жизни без вашей «сухой» теории, друзья? Да пребудет с вами вечно ваша увлечённость до одержимости, ваша способность к мыслительному процессу несопоставимого с копеечными бюджетами масштаба. Ваша любовь к предметным стёклам и препаратам, ваш восторг воистину вселенских масштабов такой «малостью», как деление клетки, ваша нежность к лабораторным животным, ваша забота о самом последнем гельминте, ибо и в ней – ваше служение людям.

Будь благословенны студенческие СНО и руководители их во веки веков! Аминь.