Коммуна, или Студенческий роман

На инфекционных болезнях бедолага Примус подхватил ветрянку. Он как-то умудрился не переболеть ею в детстве и сперва загремел в реанимацию с жесточайшей интоксикацией и даже «инфекционно-токсическим шоком под вопросом», а после три недели лежал в боксе, обложенный вдоль и поперёк учебниками, руководствами и конспектами – три недели, не через забор перепрыгнуть. Развалы переделами, а ленинскую стипендию пока платили, и терять её он не собирался до последнего. Некоторые преподаватели навещали Примуса и даже зачёты ему ставили автоматом, хотя он из-за стекла своего бокса порывался отвечать темы. Но с ним предпочитали просто разговаривать и так завалили едой, что он не знал, куда её девать, и щедро делился с санитарками и медсёстрами, со студентами, интернами и даже молодыми докторами. Примуса все очень любили. Чаще прочих у него бывали, разумеется, Полина и Кроткий. К Лёшке в бокс никого не пускали не из-за угрозы заразиться – кажется, он был один такой артефакт, миновавший эту элементарную для ребёнка инфекцию в положенном возрасте, – а из-за угрозы заражения больного Евграфова какой-нибудь чепухой, могущей во время полнейшего коллапса его иммунитета стать для него смертельной. Примус так навсегда и отпечатался в Полиной памяти – в смешной больничной пижаме, страстно размахивающий руками, что-то рассказывающий ей из-за стеклянной перегородки. Он был похож на здоровенного умного пса, внезапно научившегося говорить. Его кудрявые, тёмные, отросшие во время болезни волосы лишь добавляли этому забавному сходству достоверности. Он предложил ей выйти за него замуж. Оттуда, из-за перегородки. Она только рассмеялась.

– Лёшка, я только недавно ходила, и мне там не понравилось.

– Со мной всё будет не так! – горячо шипел Примус, размахивая руками.

– Как я могу выйти за тебя замуж? Ты же болеешь ветрянкой! Лёшка, это детская болезнь. Я не могу выйти замуж за ребёнка.

– Я очень умный, заботливый и нежный! – грустно сказал Примус и сел на кровать. Чтобы через секунду подскочить и начать говорить о чём-то совсем другом.

– А в меня Вася влюбился! – сообщила Примусу Полина.

– Да? – у того загорелись любопытным шутовством глаза. – И что?

– Ходил за мной, краснея ещё больше, чем обычно, и даже зеленея пару дней. Я ему говорю: «Вася, я тебе нравлюсь?» А он мне: «Дддда! Очччень дддавно! Пппполина, вверни мне, пожжжалуйста, степпплер, что я тебе неделю назад ддал!»

– Ахахахаха!!! – залился Примус, потряхивая великолепными кудрями.

– Погоди ржать. Ещё не самое смешное. Отдала я ему тот степлер. Просто забыла, веришь? Реферат скрепила – у Васи на всю группу у одного такая штучка. Я написала, а сшить забыла. И круть эту Васину машинально в сумку кинула, после того как. И тоже забыла. Склероз у меня. Напомнил – вернула. Он ко мне через две минуты снова подходит, уже просто багровый, и говорит: «Пппполина! Тут скккреппки закончились! Ты мне ссскреппки тоже верни, пппожалуйста!»

– Широченнейшая душа Вася! – уже просто валялся на панцирной койке Полин дружок.

– Вот так вот Полина Романова в очередной раз завысила свою самооценку, приняв постороннюю бережливость за увлечение собой! – вздохнув, иронично резюмировала Полина.

На нервных болезнях тем, кому «повезло» попасть в группу к отцу того самого Васи – доценту кафедры неврологии, – немалых усилий стоило не заснуть на занятиях. Даже прозвище у Васиного отца было за себя говорящее – Люминал. При том при всём специалистом он был отменным. Просто в педагоги не вышел.