Коммуна, или Студенческий роман

И вот сегодня Полина пьёт что-то похожее на дяди-Фимин чифирь, но с каким-то противным солоноватым привкусом, здесь, в недрах неведомого Татарбунарского района, а Татьяна – дома. Домашний, правильно заваренный её прекрасным папой удивительно вкусный чай, наверняка с тортиком, самый вкусный цукат с которого всегда доставался ей, Полине. Дома, потому что у подруги – бронхиальная астма, и собирать помидоры, перец и баклажаны, а также виноград и всё остальное ей категорически противопоказано по состоянию здоровья.

Танька Кусачкина

Маленькой Поленьке рыхлая толстушка с овечьими кудряшками не понравилась с первого взгляда. Она была вычурная, неестественно-манерная, писклявая. Больше всего ей подходило слово «выделывается». Встретились девочки в подготовительном классе «привозной» сто восемнадцатой школы, известной тем, что именно в её стенах преподавал русский язык одному знаменитому еврею другой (спасибо тому одному) не менее постфактум знаменитый еврей.

«Почему он преподавал русскую литературу? Каким он был противным, Борис Ефимович Друккер, умерший в пятьдесят девять лет в 66-м году. И никто из нас не мог идти за гробом – мы уже все разъехались.

Мы собрались сегодня, когда нам – по сорок. «Так выпьем за Борис Ефимовича, за светлую и вечную память о нём», – сказали закончившие разные институты, а всё равно ставшие писателями, поэтами, потому что это в нас неистребимо, от этого нельзя убежать. «Встанем в память о нём, – сказали фотографы и инженеры, подполковники и моряки, которые до сих пор пишут без единой ошибки. – Вечная память и почитание. Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрёпанные нервы его, за великий, чистый, острый русский язык – его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!»[9]

Вспомнили?

Поленька и Танечка, встретившись, ничего такого не знали. Друккер умер в 1966 году. Полина и Татьяна родились в точке старта семидесятых. И весенним вечером года 1976-го, сидя рядышком за первой партой, поглядывали друг на друга неприязненно. Толстушка – явно высокомерно. Полина – подозрительно.

Строго говоря, ни Поленька Романова, ни Танечка Кусачкина согласно правилам районирования народного образования в «привозную» школу попасть никак не могли. Обе девочки проживали в Приморском районе. Здание же, соседствующее с библиотекой Франко, более известной под кинематографическим видом банка из «Зелёного фургона», где в полном соответствии с заветами Бабеля автор более поздней одесской саги (но уже не о последних романтиках от местечкового криминала, а наоборот – о доблестных милиционерах) свёл сразу двух налётчиков, или булочной из «Дежа Вю», где по мафиозному кодексу «бутлеггеру»-международнику вручили дохлую рыбу, находилось в районе Ильичёвском. И туда полагалось отправлять детишек ближней Молдаванки и окрестностей Привоза. Поленька должна была отправиться в школу под номером сто девятнадцать, а Танечка – в сто семнадцатую. Территориально и «привозная» и «блатная» были равноудалены от арки двора, выходящей на проспект Мира. Но поскольку мама Поленьки сама была учителем, то прекрасно знала, что в школе сто девятнадцатой тот ещё контингент, и простым деткам среднестатистических смертных родителей там ох как нелегко. Не в смысле – учиться. А в смысле соревнования в тряпках и привилегиях с детками высокопоставленных чиновников от ЧМП[10], доченьками директора рыбодобывающей флотилии «Антарктика» и сыночками директоров заводов типа «Красный Октябрь». Нет, дочке учителя и инженера там не место. Вот так решила мама. И решила, к чести её отметим, совершенно правильно! К тому же в сто восемнадцатой была очень неплохая директор. Справедливая и умная. И особо ни под кого не прогибающаяся, кроме собственного мнения. Потому как ещё и депутат областного Совета.