Коммуна, или Студенческий роман

– Я до того и туда и сюда, но всё непруха! А тут иду весь такой печальный от инфекционки, а в углу, у стены, если от ректората прямо идти, вижу на воротах надпись: «Одесское патологоанатомическое бюро судебной медицины. Кафедра судебной медицины» и прочее бла-бла-бла. Думаю, где наше не пропадало? За спрос не бьют! Зашёл. Туда-сюда погоняли, наконец на какого-то дядьку здоровенного вышел. «Не нужны ли вам, – спрашиваю его, – какие-нибудь чернорабочие на манер санитаров? Я человек непьющий, к тому же студент вот этого самого медицинского института, при котором и ваше заведение немного кафедра! Полагаю, что очереди к вам тут сильно длинной из блатных не стоит. И »зеленухи», недельку-другую в солёной морской воде пролежавшие, прямо во дворе свалены, явно из-за недостатка проворных рабочих рук!» В общем, обаял дядьку. Он мне, мол, приступай прямо как только сможешь, трудовую заноси, когда хочешь! Уточнил, правда, точно ли я непьющий. Я ему честно признался, что в компании с красивыми девушками – пьющий, но утопленники меня никогда не располагали к подобным утехам, скорее, только к многократному повторению Вильяма нашего Шекспира. – Примус внезапно вскочил из-за стола и, став в проходе, стал громко декламировать, несмотря на предыдущую таинственность:

– Нет, без смеху! Вот тебе, скажем, вода. Хорошо. Вот, скажем, человек. Хорошо. Вот скажем, идёт человек к воде и топится. Хочешь не хочешь, а он идёт, вот в чём суть. Другой разговор – вода. Ежели найдёт на него вода и потопит, он своей беде не ответчик. Стало быть, кто в своей смерти неповинен, тот своей жизни не губил.[26]

– Ты чего, Примус? – испугались девушки.

– Не «чего», а тот самый Шекспир. – Примус вновь заговорщически понизил голос до шёпота, хотя отнести это можно скорее на счёт его склонности к театральным эффектам, потому как в анатомическом зале тем поздним вечером, кроме них, иных стремящихся к знаниям не наблюдалось. – Вот тот дядька был образованнее вас, подруги дней моих суровых. Он так глянул на меня и сказал: «Состояние надо доказать. Без него не закон. Скажем, я теперь утопляюсь с намереньем. Тогда это дело троякое. Одно – я его сделал, другое – привёл в исполнение, третье – совершил. С намерением она, значит, и утопилась»[27]… Подмигнул и добавил: «Судебка – наука точная, парень!» В общем, отпахал я ночь через ночь пару-тройку смен, задружился с коллегами – вот это человечищи! Куда там тем могильщикам из «Гамлета»! Один – такой могучий пропойца! Я ему «чернил» проставил – он мне такого порассказал, ой! Ой, девочки, ой!!! Не для ваших нежных ушек, м-да… Продолжим историю моей честно заработанной тысячи… Наломался я там как-то за ночь так, что сил никаких после занятий в общагу ехать уже не было. Решил пойти да и переночевать на рабочем, так сказать, месте. Тем более там как раз смена этого матёрого человечища была. Я предусмотрительно затарился обожаемыми им сладостными «чернилами» и… В общем, вместо сна мы опять за жизнь и смерть, и тут как раз свежих трупаков подвезли. Свежих – в смысле только подвезли. Потому что свежими их ни один могильщик не назвал бы, да. В общем, вызвался я ему подсобить – товарищеская, так сказать, взаимопомощь. И пока суд да дело, уговорил его башку одного из кадавров мне подарить. Ну, то есть обменять на…. например, двести миллилитров чистейшего медицинского спирта. А он уже добрый такой, что вот так вот секционным таким ножищем – хрясь! – и…

– Примус!!! – завопили подружки.

– И в целлофановый кулёк натурально эту голову и положил. «На! – говорит, – владей, Лёха!»

– Зачем тебе человеческая голова? – с ужасом прошептала Полина. Вольша так и застыла с надкушенным яблоком и, сглотнув, посмотрела на череп, коллективно изучаемый всей честной компанией.