Коммуналка

— Я целую вам руки, целую, деточка… Вы — Тицианова Венера. Вы — Даная… золотого дождя нет!.. Вы — брюллловская девушка… девушка Кампаньи… жара… маслины… облака Фраскати… в пальцах ваших — кисть винограда…

— Борис Иваныч… что вы… что вы… делаете… не надо…

— Деточка, деточка, деточка!..

— Сумасшедший старик!.. Стыд потерял…

— Санечка… Pardonnez-moi, простите старого бродягу… Санечка… Вы не поняли… Вы — самая звездная из лучших… Вы не отчаивайтесь… Если б я был молод, я бы сейчас — перед вами — на коленях — просил вас… Я — старик, да?.. Но я и сейчас… прошу…

— Встаньте!.. Не смейте!..

— Санечка… Вам нельзя много плакать, деточка… Вас и с ребенком и с двумя — еще как замуж возьмут!.. С руками оторвут!.. Вы такая нежная, такая чудесная!.. Вы думаете, они этого не видят?.. Не чувствуют?..

— Как мне больно… Не могу я больше, Борис Иваныч!..

— Я вас люблю и прошу вашей руки, Санечка.

— Вы спятили совсем!

— Я правду говорю. Пойдете за меня?..

— Ох!..

— Санечка… Санечка, mon ami… Только я вас прошу: не плачьте… Не плачьте больше никогда…

РЕВНОСТЬ

…Нашарю спички. Керогаз зажгу. Она. Везде она —
Его толстуха, бочка, шваль, в него как кошка влюблена.
О, эти щелочки-глаза меду заплывших жиром скул.
Цветастый шелковый халат, в котором слон бы утонул.
Тройного подбородка твердь. Ручонка — наглый маникюр.
И он — на цыпочках пред ней — пред этой дурою из дур.
Поставлю чайник… Бьет озноб тяжелый… Крупной дрожи смерч…
Ее кудряшки вдоль лица… Ее серьги висящий меч…
О как он смотрит на нее — что скажет! Как наступит! Как
Покажет — рабьему ему — чугунный княжеский кулак!
И чем она его взяла?.. Так мыслю — брюхом… животом…
Да не моим… а грешным тем, угарным, под мужским перстом —
Сведенным судоргой крутой… Она… передо мной она —
Его кубышка, морда, дрянь,
                                 его заборная жена!
Как ненавижу я ее! Как ненавижу — до конца
Годов моих!.. Как кипятком плеснула б в жабий блеск лица!..
Я не могу — с ума сойду… Она. Она. Везде она.
На кухне, в ледяном бреду, лишенная навеки сна,
Навек лишенная его, возлюбленного в мире сем,
Вонзая ногти в кулаки, как бы лопату — в чернозем! —
Я, через слезы, через пот,
                     по кухне мусорной мечась,
Кусая изнуренный рот,
                     стопою наступая в грязь,
Тоской гудя, с ума сходя: любимый, что наше ты в ней —
Жирнее лжи, темнее тьмы, халды-барышницы страшней,
О, в этой женщине простой, такой похожей на меня —
С которой я б не прожила! Мужчиной будучи! — и дня! —
В той парфюмерше, в тех кудрях,
                                     ноздрях ее, щеках, глазах!.. —
Что все — рассыплются… во прах…
                          истают — в старческих слезах… —
О, что ты, Степка, в ней нашел, в той ненавистной,
                                                            в Райке той,
Что скалит на меня в дверях свой зуб поганый… золотой!..

Я задушу ее — дай срок!..
                   Я в рожу — серной кислотой…

О! Больно бьешь ты… мой сынок…
Прости… мой мальчик золотой…

— Галка?.. Че скребешься, как мышь?.. Ты знаешь, который час?..

— Теть Саня, а вы все время плачете… А я вам подарочек принесла.

— Тю!.. Подарочек… Спятила девчоночка. Время-то час ночи. Маманька — эх, тебя заругает!.. Утром так отдерет — в школу не пойдешь, сидеть больно будет!..

— Теть Саня, пустите.

— Да уж выкладывай, что наболело.

— Вот… Возьмите… Это я для вашего мальчика — распашонку из простыни сшила… Я сама сшила, теть Саня, вы уж примите!..

— Галка моя, скалка…

— Ну вот, обратно плачете… Я думала — обрадуетесь…

— Это я радуюсь так, Галчонок!.. А мамка твоя — че, не дома, — дежурит?..